Когда мне исполнилось четырнадцать, мама забрала меня из колледжа «Сан Рафаэль» в Алегрии и привезла домой. Зачем она сделала это в самый разгар учебного процесса, я тогда не понимал. Сейчас-то я могу предполагать, что это была паническая попытка сберечь меня для себя. А в ту пору я был всего лишь глуповатым тощим подростком, вернее – переростком, на полторы головы выше любого из своих сверстников, Дылдой, Веретеном, Жирафом, кем угодно… и, однако же, таким, как все. И потому не понимал ни фига.
Мама явилась в колледж утром, а уже к обеду я сидел в кабинке гравитра, летевшего над средиземноморской волной из Пуэрто-Арка в Валенсию, нахохленный, растерянный, сердитый и очень раздосадованный тем, что вечером матч по фенестре с «Бешеными пингвинами» из Картахены пройдет без меня.
Я был раптором, очень перспективным раптором, в основном – благодаря своему росту; сравниться со мной мог только один негр у «Панголинов», но он куда хуже прыгал. К тому же, я пользовался успехом у группы поддержки, что само по себе льстило моему самолюбию, и по меньшей мере две девчонки – Линда-Барракуда и Экса-Мурена – были мне небезразличны. Не сказать, чтобы как-то особенно небезразличны… в общем, мы дружили как умели.
А теперь я маялся на заднем сиденье гравитра, согнувшись в три погибели, и старательно дулся на маму.
Мама выглядела взволнованной, хотя из всех сил старалась не подавать виду. Она сама вела машину, и делала это прекрасно. То есть, конечно, управлять гравитром дело нехитрое, на это способен любой олух, даже я, – достаточно отдавать осмысленные команды автопилоту. Ха! Попробуй только гнать ему идиотские команды или веди себя как идиот, и он попросту посадит машину на ближайшей стоянке и шиш его заставишь тронуться с места!.. Мама всегда отключала автопилот и вела гравитр сама, руками. Отчего заурядная летающая коробка для транспортировки пассажиров из пункта А в пункт Б превращалась в элитный гоночный болид. «Пристегнись, малыш», – говорила мама и закладывала такие виражи, что чертям становилось тошно. «Ты уверен, что хочешь этого?» – спрашивала она, хитро выгнув бровь. «Да-а!» – самонадеянно пищал я, замирая от восторга. И она показывала мне, что такое классическая «петля Нестерова», «разворот Иммельмана», «гамадриада» или «циклоида Фалькенберга». Вряд ли я был в состоянии оценить ее пилотаж по достоинству, потому что чаще всего зажмуривал глаза, втискивался в кресло и ждал, когда закончится этот ужас… «Примерно так», – буднично говорила мама, легкими касаниями выравнивая гравитр. Она была фантастическим водителем – чем я гордился, пожалуй, больше, чем она. Потому что мама скрывала это неоспоримое достоинство перед всеми, кроме меня. Такой вот досадный факт… Да и мне-то демонстрировала свое искусство, как порой казалось, не затем, чтобы поразить детское воображение или тем более провести наглядный урок истории авиации, а что-то доказывала или напоминала самой себе.
