Каролина
Если меня попросят назвать худшее место на Земле, я без колебаний назову один из придорожных мотелей Калифорнии. Проблема лишь в том, что я могу слишком долго выбирать.
Я покрепче прижимаюсь к Джорджу и отмахиваюсь от этой мысли, как от надоедливой мухи. Но если бы всё было так легко, ладони бы не потели каждый раз, когда я случайно вспоминаю любую из ночей, проведённых на скрипучей кровати, с еле освещавшим комнату светом телевизора и двумя стаканами из-под виски. Я помню всё до мелочей, и из-за этого мне хочется рвать на себе волосы. Но почему мне не хотелось этого раньше? Например, когда Эл спрашивал:
«Тебе нравится, когда я глажу тебя так? А так? А когда я трогаю тебя здесь?»
Его голос и сейчас как будто где-то рядом – настолько, что от меня не ускользает ни один вдох. Я мысленно отвечаю:
«Мне нравится, когда ты трогаешь меня здесь».
Я утыкаюсь в плечо мужа и сдавленно хмыкаю.
«Правда?».
Эл всегда удивлялся, как ребёнок, хотя и казался всем слишком серьёзным. Каждое его прикосновение осталось на мне, словно татуировка. Если бы я только знала, к чему это приведёт, то сразу бы надела на него наручники.
– О чём думаешь?
Я поднимаю голову и смотрю на Джорджа – сонного, с крошками попкорна вокруг рта. Забавно – кажется, я видела его таким уже тысячу раз, когда мы вместе ходили в кино. Но с тех пор многое успело произойти. Мы повзрослели. Женились. Развелись. И вот мы снова вдвоём, собираем по крупицам совместную жизнь длиной в двадцать лет.
– Ни о чём. Что будем смотреть?
«Только не Форсаж!».
– Ну, давай… «Форсаж».
Старательно скрывая разочарование, я передаю Джорджу пульт и зачерпываю немного попкорна. «Расслабься, – велю я себе. – Ты проходила через это множество раз и пройдёшь снова, если захочешь». Самоё сложное в жизни – понять, чего ты хочешь на самом деле.
Пока Джордж переключает каналы, я беру смартфон и отправляю Майку сообщение: Ужин в холодильнике. Не засиживайся допоздна. С любовью, мама. «С любовью, мама», – язвительно повторяет внутренний голос. Я едва ли пойму, что такое любовь, даже если выйду замуж ещё десять раз. Ещё и это «мама», за которое я бы умерла от стыда, если бы в моей молодости были смартфоны. Мне надо почаще напоминать, что Майки почти в том же возрасте, когда я встретила Джорджа. Как всё-таки быстро летит время.
Удалив сообщение, я откладываю телефон и возвращаюсь к мужу. Продолжая листать каналы, Джордж тихо спрашивает:
– Как Майк?
Похоже, я тоже не отличаюсь непредсказуемостью.
– Понятия не имею. Он не пишет уже несколько часов.
– Выпускной бывает раз в жизни.
– Знаю, – киваю я. – Но ведь много что бывает раз в жизни, – неуверенно добавляю я, надеясь, что Джордж понял, к чему я клоню.
– Тебе надо успокоиться.
«Да я спокойна! – хочется заорать мне. – Просто наш мальчик быстро повзрослел, вот и всё!».
– Знаю, – вздыхаю я. – Давай уже смотреть.
– Попкорн закончился, – Джордж берёт со стола пустую миску и уходит на кухню, оставив пульт на диване.
Иногда я потираю глаза и гадаю, не был ли это призрак. Джордж из тех, кто исчезает именно тогда, когда нужен больше всего. Может, именно поэтому у нас ничего и не получается? А может, я просто прошу слишком много? Вряд ли он когда-нибудь поймёт, почему я так переживаю за сына. Для сотни людей Майки уже настоящий мужчина, в том числе – для своего отца. Но для меня – вечный ребёнок, который всё ещё не умеет ходить. Мне надо перестать держать всё под контролем.
Я давно должна была понять, что это бессмысленно. Хотя иногда и кажется, что мир рухнет, если вовремя не подставить плечо.
В холле глухо хлопает входная дверь, и в дом тихо, как вор, прокрадывается июньский вечер. Жизнь в Лос-Анджелесе никогда не останавливается – только затормаживается. Мне потребовалось время, чтобы понять это. Однако сегодня город как будто затаил дыхание. Где вой полицейских машин? Где гул пролетающих самолётов? «Затишье перед бурей», – любил говорить Эл. Иногда мне кажется, что он знал всё наперёд. Нырнув в тапочки и щёлкнув выключателем, я выглядываю в коридор.
– Джордж?
К моему удивлению, на пороге стоит Майки – бледный как смерть. Мне слишком хорошо знакомо это выражение лица, чтобы не понять, что за ним скрывается. Я будто смотрю на себя в зеркало. Кажется, что моя жизнь стала раскрытым ежедневником, забытым на скамейке в оживлённом парке, или надписью на заборе, выставленным в центре города. Откуда Майки может знать, как бывает плохо?
– М-мам?
– Майки? Ты рано, – говорю я, укутываясь в халат. По спине пробегают мурашки: у меня плохое предчувствие. – Как всё прошло? Почему…
Я прикусываю язык. В голове всплывает совет моего психолога не заваливать подростка вопросами. Прихожая не должна становиться комнатой для допросов. Если Майки захочет, он сам скажет, что произошло. Разве я сама не была такой? Из кухни доносится писк микроволновки и довольный возглас Джорджа. Натянув улыбку, я продолжаю:
– Мы собрались посмотреть кино. Если хочешь, можешь взять ужин и…
Майк обрывает меня на полуслове:
– Она умерла. М-мам, она умерла!
