Тих и печален ручей у янтарной сосны.
Пеплом несмелым
Подёрнулись угли костра.
Вот и окончилось всё,
Расставаться пора.
Ю. Визбор
Глава первая
— Милостивый сударь! Не соблаговолите ли вы признать, что
леди Катрин самая прекрасная и благонравная из всех женщин под этим солнцем?
Произносящий этот бред абсолютно серьезным тоном и с
подобающим выражения лица, рыцарь сидел на отличном боевом коне, в левой руке
держал шлем, а правой оглаживал рукоять меча. Белокурые волосы, остриженные на
уровне плеч слегка шевелились на легком ветерке, чего нельзя было сказать о
усах и бороде. Потому что их у этого, невесть откуда взявшегося, задиры еще не
было. Только легкий темно-русый пушок на верхней губе.
— Для начала хорошо бы представиться, — беру паузу для
обдумывания ситуации.
— О, прошу прощения за невольную неучтивость, сударь, — чуть
склоняет голову рыцарь. — баронет Альберт фон Ройтенберг к вашим услугам. Итак?
Что вы ответите?
— Антоний Полесский, — киваю в свою очередь, одновременно
давя знак спутникам не вмешиваться. — Видите ли, сударь, я охотно признал бы
правоту ваших слов, если б хоть раз в жизни видел вашу даму сердца. А поскольку
судьба распорядилась иначе — не могу ничего ответить, как в отрицательном
смысле, так и утвердительном.
— То есть, сударь, — улавливает в моей витиеватой речи лишь
суть сказанного фон Ройтенберг, — вы не
считаете леди Катрин самой прекрасной и благонравной?
Ситуация меня слегка забавляет, но не на столько, чтоб после
десятичасового сидения в седле, я был готов над ней посмеяться. И безусый юнец
уже начинал меня раздражать, как муха, которая во всей комнате не нашла лучшего
места чем твой нос, причем — именно в тот миг, когда сон уже почти лег на веки.
— Если вам угодно именно так трактовать сказанное, сударь, то
не стану вас отговаривать. Каждый вправе думать, что ему хочется. И закончим на
этом…
— О, нет! — радостно, словно ему наконец-то поднесли что-то
вкусное, вскричал юный рыцарь. — Вы, сударь, не уйдете так просто от ответа.
Последний раз предлагаю вам признать леди Катрин самой прекрасной и самой
благонравной из всех женщин. В противном случае я заставлю вас сделать это
силой своего оружия!
— Да отцепись, ты… — произношу уже не так миролюбиво. (муха
таки достала) — Повторяю: я никогда в жизни не видел эту даму, а посему ни с
какого боку не могу оценить ее достоинство.
— Я вас услышал, милостивый сударь! — юноша буквально лучился
радостью. — И вызываю на поединок. А поскольку вызов следует от меня,
предоставляю вам выбор оружия. А также, соблаговолите решить, как предпочитаете
сражаться? Конным или пешим?
— Вообще-то, у меня были несколько иные планы на сегодняшний
вечер… — ворчу не слишком громко, но достаточно для того, чтоб взбалмошный юнец
меня услышал. — Может, разойдемся миром? Вы — езжайте дальше и благословляйте
свою даму, а я — последую своим путем. Очень уж не хочется опять ночевать под
открытым небом. Чай, не июль месяц.
— Мне бы очень не хотелось назвать незнакомого воина трусом,
— слегка понизив голос, отвечает фон Ройтенберг. — Но если у меня не будет
другого способа заставить вас обнажить меч… я сделаю это. Прошу вас, сударь, не
заставляйте меня. Ведь куда благороднее сразиться за честь дамы, чем за
нанесенное оскорбление.
Вот засранец… Похоже, таки придется немного задержаться.
— Добро… Если вам так угодно, я выбираю копья…
Не на пистолях же с ним сражаться, в самом деле. Тут никакие
доспехи не помогут, если попасть в голову. А сейчас совсем не тот повод, чтоб
судьбу испытывать. И хоть древковое оружие у меня прокачано куда хуже, все ж не
настолько, чтоб я опасался выронить копье.
— Благодарю вас, сударь, — широкая улыбка делает лицо рыцаря
совсем детским. Черт, да ему и двадцати еще нет… наверно. — Соблаговолите
уточнить: копья турнирные или боевые?
Плохо представляю себе разницу, но если есть вариант «не
боевые», то стоит воспользоваться. Убивать юнца, как и наносить или получить
серьезное увечье, у меня точно нет желания.
— Турнирные.
— Сколько сшибок? — деловито уточняет фон Ройтенберг.
— Выбирайте сами, — перекидываю мяч на его сторону. Поскольку
даже близко не знаком с правилами и понятия не имею, как должно поступать в
подобных ситуациях.
— Рад, что смогу помериться силами со столь благородным и
учтивым соперником, — отвешивает поклон юноша. — Думаю, три раза будет
достаточно. Что скажете?
— Вполне, — соглашаюсь на предложение. И сразу же уточняю. —
Условия победы-поражения?
— Как обычно… — юноша уже собран и немногословен. — Проиграет
тот, кто не удержится в седле или сломает копье.
— Хорошо… Одна только проблема… у меня нет с собой турнирного
копья… только боевое.
— О, это ничего. У меня есть запасное. Не откажите в чести
принять…
Фон Ройтенберг дает знак, и от его свиты отделяется
оруженосец, держащий на плече копье, конец которого венчает не острый
наконечник, а тупой набалдашник. Второе — такое же, подают рыцарю.
— Благодарю. Осталось уточнить только одно: какова цена
поражения?
Видимо, юнец уже давно продумал все до мелочей, поскольку ни
секунды не замешкался с ответом.
