Работать в тамбовское восьмое строительное производственно-техническое училище, сокращённо СПТУ-8, я попал по недоразумению.
Сначала, после окончания института я трудился прорабом в ПМК-7, седьмая передвижная механизированная колонна. Слово «трудился» мало подходит для этой должности предводителя «варягов» в колхозных хозяйствах области. Хотя, какой из меня предводитель?
Настоящим и действительным предводителем и атаманом в ту золотую пору был у нас начальник ПМК Завьялов Лев Давыдович. Вот был предводитель, так предводитель! Атаманил, невзирая на уголовный кодекс. Его задача была одна – приехать на шикарной чёрной «Волге», покрыть матом бригаду монтажников со мной вместе, потом нырнуть в правление колхоза, для которого мы монтировали зернохранилище, выползти оттуда никаким, забраться раком в машину, и, погоняя шофёра, убраться восвояси.
Однажды, после такого заезда, вползая в легковушку, он обронил из кармана пухлую пачку денег и умчался.
Мы, чтобы не попасться на глаза нашему атаману, в это время прятались в одном из огромных стальных стаканов – заготовки для монтажа башен.
Удивлению и радости не было конца – вот он коммунизм на лицо, какой! Яркие сторублёвки, шутя и играя, загонял ветер запросто в гущу спелой пшеницы.
Хватило и на известную нужду монтажников и на, вечно ворчливых от безденежья, жён.
Долго потом искали, в уже скошенном поле, хотя бы листик – пустая стерня только колола руки.
Лев Давыдович о деньгах так и не вспомнил. Этого добра у него всегда хватало.
Деньги он носил во всех карманах. Бывало, полезет закурить, а вместе с пачкой сигарет в ладони оказывается или «стольник», или четвертная.
Страна, в то застойное время, на колхозы не скупилась. Металл – прокат любого профиля: балки, трубы, дефицитное в личных хозяйствах кровельное железо – всё шло валом.
– Так! – вызывает меня Лев Давыдович в конце месяца, и подаёт бумажку, – Включи в затраты сверх сметы то-то и то-то!
– Лев Давыдович, я уже процентовку подписал! Всё – согласно сметы!
– На, вот тебе! – достаёт из кармана радужный веер денег, – Купи главному инженеру колхоза пару бутылок коньяка, да не скупись! Купи армянского! Пару плиток шоколада, того, настоящего, горького. Лимончиков прихвати и топай! Я с ним договорился. А процентовку перепиши заново. Включи туда сверхнормативные затраты. Он подпишет. Остаток денег возьми себе. Жене подарок сделай. Ты, я слышал, женился недавно. Жена, говорят, красивая. Познакомь как-нибудь, ладно?!
И ты идёшь униженный и оскорблённый делать приписки, гнать фуфло, если хочешь работать.
Пришёл домой, рассказал жене. А жена общественница, студентка ещё. Прямая, как не знаю кто.
– Уходи! Увольняйся, пока тебя не посадили! Если не уволишься, сама пойду в ОБХСС и заявлю, чтобы тебя огородить от тюрьмы. Уходи с работы!
Что делать? Написал заявление по собственному желанию. Зашёл в кабинет. Лев Давыдович с трубкой возле уха за столом. Кивает мне по-свойски: садись, мол.
В трубке разговор долгий. Лев Давыдович морщиться. Кому-то говорит: «Всё! Всё, всё!» И ко мне:
– Чего тебе?
Я подаю ему заявление и деньги. Он вопросительно смотрит на бумагу:
– Что, мало дал? – и лезет в карман.
– Лев Давыдович, трус не играет в хоккей!
– А, понимаю, понимаю! Так бы и сказал…
– Вот и говорю!
Быстрый кудреватый росчерк. Пододвигает бумагу и деньги в мою сторону.
Беру заявление, а деньги оставляю на столе.
– Забирай башли! Они твои! Это тебе заместо перерасчёта.
– Тут многовато будет…
– Бери, бери! Я тебе в этом месяце прогулы поставлю, чтобы кадровик не мучил. Вот тебе и расчёт за просчёт!
Что ни говори, а человек был наш предводитель! И с юмором.
Уволился. А места хлебного жалко. Куда пойти? Снова к ребятам сварщиком? Неудобно как-то. Скажут, не смог инженером работать… В «Союзпроммонтаж» податься… Там всегда вакансии. Но на монтаже и прорабом не сладко. Вечные командировки и переезды по всей стране, а у меня жена студентка…
Уткнулся глазами в наш исследовательский институт резиновой промышленности, где правдами и неправдами сочинял диплом по производству и вулканизации автомобильных шин. Диплом защитил на «ура!» Может, вспомнят заслуги? Возьмут… Буду сидеть под крышей, в тишине…
Кадровик там строгий, из бывших военных, Петром Алексеевичем величают, как нашего первого императора.
Помялся возле двери. Кашлянул в кулак. Постучал в дымчатое и тусклое стекло кабинета. Тихо. Приоткрыл дверь. Сам Пётр Алексеевич, скрестив на груди руки, что-то внимательно высматривает в окне. Ну, точь в точь, как тот император перед прорубленным окном в Европу.
– Разрешите?
– Разрешаю! – говорит, не оборачиваясь, и всё продолжает смотреть в окно.
Я молча мнусь у двери.
– Нету! – говорит Пётр Алексеевич.
Я никак не пойму, чего такого «нету», и осматриваюсь вокруг себя.
– Не ищи! Места для тебя у нас нет.
– Пётр Алексеевич, а как вы догадались, что я работу ищу?
– Ты ж ко мне не покурить пришёл. Я смотрю, ты за дверью уж очень робко топчешься. Ну, думаю, ещё один студент место ищет.
