Срывающийся снег с дождём размывает очертания двухэтажного дома, у которого я топчусь уже минут двадцать. Продрогла. Хреново до жути. Знобит. Заболею ещё больше, если так и продолжу сомневаться.
Эй? Разве у меня остался хоть какой-то выбор? Я уже всё перепробовала… Стёпка… Стёпка просто не понимает, что эта Камила его использует. Смеётся над ним, а он… а он и рад.
Вот что этой размалёванной кукле делать с моим Стёпой? Ну что? Он охранник в баре у моей матери. Получает от силы сорок тысяч в месяц, работая неделю на неделю. У неё одна сумка дороже стоит, боже… Да, он последние годы стал увлекаться фотографией, но, будем честными, ему даже на хорошую камеру кредит не дают. Какой фотограф? Какая Шолохова Камила? Модель, бьюти-блогер, миллионерша… мажорка, чего уж, мелочиться. У неё и предки богатенькие. А Стёпа… Стёпка не такой. Совсем не такой. Он из очень бедной семьи. У него два младших брата и прибухивающая мать, которая после смерти своего мужа с каждым годом спивается всё сильнее и сильнее. Они с Камилой… Да их просто не может быть! Не может быть вот этого «они с Камилой». Они из разных семей, из разных миров, из разных вселенных…
Меня согревает лишь одна надежда, эта богатенькая кукла просто не знает ничего. Не знает, кто такой Стёпа, не знает, из какой он семьи. Она не понимает, что он другой. Нет, не неровня ей, вовсе нет — он замечательный, он просто другой. Глубже, благороднее, чище и…
Я так его люблю!!!
А что эта Кам? Вот что она? Что она думает?
Всё, не могу больше.
Не даю себе возможности снова отсюда сбежать и жму на кнопку звонка, расположенную на чёрной приборной панели.
Я ей всё расскажу. Всё расскажу. И как Стёпка доучиться не смог, после смерти папы, потому что ему пришлось становиться единственным кормильцем в семье, как он меня все эти годы любил, поддерживал и оберегал, как забор тёте Мане чинил, как с матерью он своей мучится, как деньги копит на то, чтобы перекрыть крышу, которая уже полгода течёт, как себя корит, когда не может братьям купить те подарки, которые они просят у Деда Мороза… Она… Она просто не знает, не понимает, какой он, мой Стёпка.
За воротами слышатся торопливые шаги.
— Ддор-рый ддень. — стуча зубами, здороваюсь с худощавой женщиной. — Я… Камил-ла...
— Да-да. Она предупреждала. — дружелюбно улыбается обладательницы серо-белого платья и странного чепчика.
Вот, блин, реально, что ли, здесь, типа, горничные работают? Вот прям в такой униформе? На полном серьёзе?
— Проходите.
Я зависаю. Вроде и надо сказать, что вышло какое-то недоразумение, а вроде бы и почему бы не посмотреть, как живёт та, на которую меня Стёпа променял. Нет, я его не осуждаю. Мне до Камилы… далеко. Очень далеко. Как до Марса. Я не умею наносить макияж, не умею выбирать себе подходящую одежду, откровенно хреново ношу каблуки и вообще… Я — нищая с ворохом проблем. Куда мне до прекрасной, лёгкой и беззаботной бабочки? Мать любит повторять, что мужики западают на лёгких и красивых… Вот, видимо, так и есть. Стёпкин случай.
— Девушка? — женщина начинает что-то подозревать.
Я бы и рада уже хотя бы во двор войти, возможно, там удастся спрятаться от пробирающего до костей ветра и мелкого, противного снега с дождём, но ноги замёрзли так, что капец. Не переставляются. Как к земле примёрзли.
И вроде же пританцовывала. Шевелилась как-то. Мать ещё “помогла”. У моих зимних сапог каблук оторвала. Халк, самый настоящий. Там такой широкий квадратный каблук был, хоть и совсем невысокий, что его три сезона не покоцали, не попортили, а она…
Смотрю на свои поношенные кроссовки и отдаю мысленные приказы своим ногам.
Вроде работает.
Шаг за шагом добираюсь за ворота.
Глазам простора маловато. Какое-то непонятное торчащее нечто в тёмном, то ли чехле, то ли просто плёнке, огромный пустой бассейн и чёрный внедорожник — всё, территория дома закончилась. Ни сада, ни огорода, ни детской площадки… Живут же люди.
Меня ведут к массивным железным дверям. Боковым зрением замечаю чёрный прямоугольник ворот подземного гаража и лишний раз убеждаюсь, какая пропасть между такими, как эта Кам, и нами со Стёпкой. Звягинцев, например, в гараже, обычном, кирпичном, никаком не подземном, хранит остатки консервации с лучших времён, дрова и строительные инструменты. А эти…
— Обувь можете не снимать. — распахнув передо мной дверь дома разлучницы, кивает женщина, как бы подталкивая меня быстрее переступить порог.
Я тоже киваю.
Стоит дверям за нами закрыться, как я невольно издаю протяжный стон.
Боже, как хорошо в тепле. Как хорошо, когда в харю ни снег, ни дождь, ни ветер не бьёт. Рефлекторно все мышцы расслабляются.
— Может быть, вам предложить горячего чая?
Чёрт, как же стыдно.
— Нет, спасибо. Я подожду… Я здесь просто постою, подожду… — ещё я чаи не гоняла в доме у этой мажорки.
— Не нужно. Можете пройти и сразу осмотреться. Идёмте.
Вот сейчас самый подходящий момент, чтобы сказать этой довольно доброй, как по мне, женщине, что она меня за кого-то другого принимает, но куда там. Плетусь за ней, осторожно стреляя глазами по сторонам.
Слева мелькает огромный зал. Там такая плазма во всю стену и диваны… белые! Боже, вот эти вот белые диваны и есть показатель богатства для меня. Мы с матерью два года назад взяли светло-коричневый, так он уже в пятнах и пятна эти видны невооружённым взглядом.
