7161 год от сотворенья мира[1]/ 1652 год от Рождества Христова
Декабрь
Москва, Немецкая слобода
Немногочисленные родственники, друзья и соседи прощались с коммерсантом Вольфгангом Краузе.
Поскольку у католиков слободы не было своего священника, положенные молитвы читал Герман Бек, один из единоверцев усопшего.
Мэри – вдова сына Краузе, дочь доктора Гамильтона, высокая двадцатидвухлетняя женщина с правильными чертами бледного лица и светло-карими глазами, бросила первую горсть земли; её примеру последовал племянник покойного Пауль – крепкий, красивый, кудрявый парень с постоянной веселой улыбкой на лице.
Когда участники скорбного действа гуськом потянулись с кладбища, Пауль по неизменной своей привычке каждому сказал нечто приятное:
– Гретхен, – весело спросил он жену Бека, – что-то ты тощая. Твой святоша тебя так и не обрюхатил?
Госпожа Бек вздрогнула, словно её ударили, и постаралась отстать от весельчака.
– Повежливее, – угрожающе сказал Герман, но Пауль только хохотнул: Герман ничего не мог ему противопоставить в кулачном смысле.
– Вам больше крышу не поджигали? – игриво поинтересовался затем молодой Краузе у госпожи Лесли.
– Нет, – немедленно ответила ему закалённая в различных приключениях дама, – а жаль. Я бы тебя поджарила!
– Га-га-га!
Муж дамы – генерал Лесли, старый авантюрист, одинаково прославленный как храбростью, так и различными дикими выходками, одна из которых кончилась вышеупомянутым поджогом и едва не кончилась его казнью – одобрительно хмыкнул.
– Вот повеса! Даже на похоронах способен смеяться.
В столовой дома Краузе был накрыт поминальный стол. Едва успев усесться, Пауль Краузе громогласно заявил:
– Всё старьё! Выброшу!
Мэри, в строгом черном платье и черном чепце, стояла во главе стола, зорко оглядывая блюда, гостей и повторяя про себя порядок необходимых ритуальных действий. Несколько секунд в её душе боролись между собой желание соблюсти приличия и ненависть к Паулю; приличия победили. Она произнесла небольшую речь и попросила помянуть добрым словом покойного.
К сожалению или к счастью, повесу Пауля соображения приличий не беспокоили.
– Заплачу долги и наведу порядок на фабрике, – радостно сообщил он через несколько минут.
Глаза Мэри недобро блеснули.
– С какой радости ты собираешься наводить порядок на чужой фабрике?
– Как это на чужой? Я – наследник!
– Мне не хотелось обсуждать эти вопросы в столь скорбный день…
– Фу-ты-ну-ты! Поменьше пафоса, зануда!
– …но раз ты настаиваешь, изволь: господин Краузе оставил завещание.
Выдержав эффектную паузу, молодая женщина с издевательским сочувствием добавила:
– Ты лишён наследства. Фабрика, дом – всё отходит матушке Флоре.
Пауль временно перестал улыбаться.
– Где она, кстати?
– Она плохо себя чувствует и лежит в своей комнате.
– Ну вот, она скоро сдохнет, и я всё равно возьму своё.
– Но пока она, как ты деликатно выражаешься, не сдохла – фабрика и дом её, и распоряжаться или выкидывать вещи ты не можешь.
Поминки обернулись скандалом.
Мать Мэри, Джейн Ферфилд, вдова доктора Гамильтона, перед уходом упрекнула дочь:
– Ты не умеешь себя вести!
Следует долг за любовью,
Но сэкономлю слова, —
Твердо идет за свекровью
Руфь, молодая вдова.
И. Лиснянская. «Руфь»
Прошло два месяца. К большому огорчению Пауля, госпожа Краузе-старшая не умерла. Более того, она пошла на поправку.
Это прискорбное обстоятельство заставило молодого человека предпринять кое-какие действия, а именно: обратиться за помощью к представителям властей.
– Я – мужчина, мне и полагается владеть собственностью, – объяснял Пауль приказному дьяку. – И ты, господин, лучше меня знаешь, что по русским законам собственность должна принадлежать не вдове, а кровным родственникам усопшего.
Дополнительным аргументом послужил толстенький кошелёк, перекочевавший из рук Пауля Краузе в руки дьяка Щеглова.
Известие о коварных происках веселого повесы принесла Мэри Краузе её любимая служанка Дарья – беглая холопка Богдана Хитрово. Вообще-то иноверцам запрещалось держать православных слуг, поэтому считалось, что Даша «снимает жильё»; а что бы «жиличка» не вызвала лишнего интереса, её одевали в скромное, но опрятное платье немецкого образца. Даша встретилась на базаре с кухаркой пристава Щеглова, и сработал принцип, который в следующем столетии будет описан Карло Гоцци:
«Беспомощная женская болтливость
Всегда проворней, чем мужской рассудок».
После получения известия Мэри долго сидела одна в пустой комнате, мрачная и задумчивая. Затем начала действовать.
Она собрала слуг – Дарью, Клару и Иоганна – и коротко объяснила ситуацию. Пауль будет бороться за наследство – дом на осадном положении. Может случиться всё, что угодно: вспомните, как недавно один офицер заманил к себе другого и избил гостя палкой[2]. Поэтому Иоганн, единственный слуга-мужчина, всё время должен находиться наготове и держать при себе оружие. Все слуги должны помалкивать и никому не рассказывать о происходящем в доме Краузе. С другой стороны, если они узнают какие-то новости относительно Пауля – пусть немедленно докладывают ей, Мэри. Любая мелочь может принести пользу!
