Уже вечер. Стемнело, и пора спать. Маше отвели просторную комнату: три окна, два больших дубовых шкафа у стены и кровать.
Пожелав «Спокойной ночи» девушку оставили одну. Ей стало настолько непонятно, что сейчас делать, что она даже немного испугалась: беспокоить этих добрых людей совесть не позволит, а что делать неизвестно.
Для начала, что такое кровать? Бабуля так старательно стелила всё это: простыня, пододеяльник, наволочки… Что это всё? Разве нельзя просто лечь и прикрыться одеялом? Подложить руку под голову и спать… Зачем на что-то залезать? Зачем подушка? Все на шахте привыкли к другому. Да и так ведь удобнее…
Хозяева уже легли. Время шло.
Маша никогда не снимала одежды перед сном, как и все на шахте, но сейчас другое дело. Всё это такое чистое, а её светлые джинсы наполовину в земле и уже совсем не светлые, серая куртка мокрая, и пачкать всем этим то, что, очевидно, так долго мыла Мария Сергеевна, девушке вовсе не хотелось.
Аккуратно уложив свою одежду на комод, Маша легла на кровать и укрылась одеялом.
Приятно и легко.
«Эти люди правы. Так гораздо лучше спать», – подумала Маша.
Этот тусклый и смертный лунный свет. Он носился по всей комнате, и в каждом углу отражался чумом. Девушка снова вспомнила своего мужа. Перед её глазами вились гнусно-жёлтые картинки его мёртвого тела. Как он перестаёт дышать, и она остаётся одна, без него.
И с этим ничего не сделаешь!
«Господи. – Маша прикрыла глаза ладонями. – Как я могу жить без него? Почему ты забрал его, а меня оставил?… Я хочу к нему. Я не могу без него… Господи, почему ты забрал его?»
«Я всегда с тобой. – это говорил тот самый внутренний голос посередине груди. – Маш, я всегда с тобой».
И ни лунный свет, отражающий чумов во всех углах, ни эта высокая кровать с белыми простынями – ничего не могло подавить этот голос. Он говорил с Машей полминуты, или полчаса, или полночи, и ей всё казалось, что это вечность. Что это та самая вечность, что не может закончится никогда. Ведь в эти моменты он рядом с ней, и он – часть её… Как и тот сон, что собрав всю её усталость предыдущих дней, забрал её к себе до самого утра.
Со времени побега Марии из сектора «Диза» прошла недели, затем ещё одна, потом месяц… Жизнь стала другой, другой для всех.
Кто на каком участке будет работать решает Гавриил Железнов. Сколько добывают в день решает Гавриил Железнов. Кого и как наказывать и награждать решает Гавриил Железнов.
От чумов идёт единственное указание – месячный план.
Теперь во всей группе ничего не происходит без ведома Горы. Единственные два сектора, оставшиеся под контролем чумов: 2-й и 5-й (в пятом отдыхала охрана, ход к нему продвигался из коридора, соединяющего очистительную с погрузочной – на ночь именно эта территория перекрывалась).
Более того Горе обустроили отдельный кабинет у выхода из очистительной в 1-й сектор. Хоть он там и редко находился, важен был сам факт наличия помещения префекта группы, где, кстати, имелась картотека с отчётами обо всех преимуществах и недостатках добычи различными инструментами в различных условиях: по правде говоря, все это и так знали наизусть и без всяких отчётов.
27-о апреля префект назначил своей бывшей соме сектор очистки. Его место к этому моменту занимал Костя Богатый.
Сразу после раздачи указаний Гора удалялся в свой кабинет за свой дубовый стол и стул. Это был специальный манёвр: все должны обдумать свою задачу и зайти за пояснениями, если они нужны, а если не нужны, то приступить к работе. Но делать всё быстро, иначе явится сам Гора со своим железным диктаторским голосом.
Усевшись на стуле, префект замер. Каждый день для него эти несколько минут ожиданий длились невероятно долго. Он даже подумывал о том, чтобы плюнуть на всю эту стратегию «большого начальника» и «непоколебимого тирана». Ждать с каждой секундой становилось всё тяжелее и тяжелее: ему повсюду мерещился погибший сын и то, как десятки железнодорожных составов, переводящих тонны угля, проезжают именно там, где его похоронили. Эта постоянна дурная мысль о том, что можно было найти гораздо лучше место, чем то.
В этот раз в помещение зашёл Волин; его должность заместителя позволяла максимум возможного. И был он мрачнее тучи, и было от чего. Сколько он уже не видел своего ребёнка?
«Гави, ты мне объяснишь, что происходит?» – сказал он даже чересчур спокойно для своего состояния. Этот вопрос месяц вертелся на его языке и вот сорвался в таком виде.
«Присаживайся», – сейчас такой вариант ответа являлся единственно верным: начни что-либо говорить ему сразу, и он не выдержит.
Волин опустился на стул, уставившись на стенку слева. В его лице не виднелось ни обиды, ни злобы: оно просто ругало себя уже пятую неделю подряд, от того и потеряло выражение – это болезненная усталость.
«Давай разберёмся по порядку…» – Гора почувствовал, что после этих слов должно произойти нечто резкое, но ничего подобного: тот просто тряхнул головой и угрюмо согласился.
– Маша должна была добраться до Раздольного. Так?
– Так
– Там её должны были ждать маки. Аж до 10-о апреля. Так?
– Ну так, так. Только ничего нет…
