– Эта картина не стоит трёх миллионов, – откинувшись на спинку кресла, сказала оценщица, и посмотрела на Марту выразительным взглядом.
– Это хорошая картина, и выставить её можно даже за четыре с половиной,– тоже откинувшись на спинку кресла для посетителей, ответила Марта.
Уже более двух часов разговор вертелся вокруг достоинств полотна. Марта не имела даже малейшего представления о его стоимости. Живопись в целом, конечно, Марте нравилась, особенно Рембрандт, но вот определить стоимость на глаз… Однако она поняла, что картина дорогого стоит, так как эта суховатая грымза-оценщица выглядела явно заинтересованной. Было заметно, что картина ей нравилась, всё упиралось лишь в стартовую цену.
Грымза выжидающе смотрела на клиентку.
Марта Ковальски, ещё недавняя выпускница колледжа гостеприимства и гостиничного дела, получившая в подарок от доброй старушки, у которой все четыре года учёбы снимала комнату в 1-м Фрунзенском переулке, пару старинных вещиц и эту замечательную картину, твёрдо вознамерилась с головой окунуться в океан возможностей гостиничного дела, но для этого требовался стартовый капитал.
– Давайте попробуем, – после длительных переглядов с оценщицей, наконец произнесла она.
За эти два с половиной часа она ни на рубль не отступила от той суммы, за которую собиралась продать картину.
Оценщица скривила недовольную мину и уже открыла рот, чтобы сказать что-то, как вдруг в первой комнате, служившей прихожей, слабо звякнул колокольчик входной двери, и обе девушки невольно повернулись в её сторону.
– Израэль Маркович! – Грымза энергично выпрыгнула из-за стола и направилась к пожилому господину, вошедшему во второй зал Аукционного дома, где среди стеллажей со старинными красивыми вещами даже воздух пах миллионами.
– Израэль Маркович, какая неожиданность, вы так быстро вернулись… – затараторила тощая вобла и скрылась вместе с ним за дверью, на которой висела табличка «Служебное помещение».
– Это наш эксперт, – сказал средних лет щёголь, лениво переворачивавший страницы каталога возле столика эпохи Людовика XIV. Его малиновый шейный платок как у известного модника и кутюрье ярким пятном бросился в глаза Марте, когда она только вошла в офис Аукционного дома.
– А́ртур – совладелец этого Аукционного дома! – Именно так, с ударением на первую букву, представился щёголь. Он подошел к Марте и пожал ей пальцы, слегка склонившись. «Какое счастье, что не стал лобызать», – подумала Марта.
– Марта Ковальски, – зачем-то вскочила Марта.
– Очень приятно, – сухо ответил А́ртур и, встав возле картины и обхватив подбородок правой рукой,стал внимательно вглядываться в полотно.
Катрина была довольно старой. А вот сюжет редкий,и Марте очень нравился: в пещере, заваленной разными драгоценными вещами, милая гордая молодая леди, скрестив руки на груди, похоже, беседовала со старым багряно-золотым скептически настроенным драконом. Марте так сильно нравилась эта картина, что принеся её на продажу, в глубине души она чувствовала себя предательницей.
Мадлена Рихторовна, сухонькая старушка, у которой Марта четыре года снимала комнатушку, говорила, что эта картина досталась ей почти даром. Хозяйка рассказала, что родилась она в Ленинграде и по внешнему виду напоминала истинную петербурженку. Волосы её всегда были уложены в туго закрученную причёску. Всегда скромно, но со вкусом одета, она даже дома носила брючные трикотажные костюмы, которые были ей к лицу. Строгая, спокойная, всегда сдержанная, и даже когда их залили «свежевъехавшие» соседи сверху, не позволила себе ни одного грубого слова, даже «за глаза». Марта часто помогала ей с уборкой (она сама напросилась помогать и делала это всегда с радостью). В эти часы старая Графиня (так мысленно Марта окрестила свою хозяйку) сидела за столом той комнаты, где Марта прибирала, и рассказывала ей истории из своей жизни. Марте нравилось слушать её подскриповатый голос, и истории ей очень нравились. Со своим покойным мужем, военным атташе, она побывала во многих интересных местах и пережила много сложных, иногда опасных ситуаций. Конечно, никаких секретов или «тёмных» историй Мадлена Рихторовна ей не рассказывала, но из всего услышанного Марта сделала вывод, что они есть.
Квартира старой Графини могла бы стать самостоятельным музеем. Даже шикарный офис Аукционного дома, доверху забитый редкими вещицами прошлых столетий, где даже на стенах были сплошные шедевры, не шёл в сравнение со «скромной» обстановкой Графини.
Эту картину, которую сейчас так внимательно изучал А́ртур, Графиня держала в кладовке, где она была завешена старым персидским ковром, и похоже, хозяйка рада была от нее избавиться. Сейчас Марта смотрела на картину пустым взглядом – перед её мысленным взором проносились события последних четырех лет. И то, как она обживалась с хозяйкой, как пили с ней кофе по утрам, и то, какая она все-таки славная старушенция, несмотря на все её строгости.
– Деньги любят, когда их меняют на соответствующие им вещи! Марта, вы со мной согласны? – реплика А́ртура вывела Марту из задумчивости.
– Возможно, – уклончиво ответила Марта, хватая за хвост последние слова А́ртура. – Я немного задумалась, о чем речь?
