– Ma va in mona! – на диалекте Feltre значит «вали!». Это приблизительно. Дословно же – не для публики… увы… Могу написать в личку.
Так часто «приветствовал» своих многочисленных клиентов Дори – один из лучших рестораторов Feltre. Да-да. Вестимо, владельцы ресторанов – господа почтительные, чопорно-вежливые либо елейно-ласковые. Всегда готовые предвосхищать чаяния и удовлетворять капризы своих клиентов. Дори, увы… Дори был не таков! В ответ на любой утомительный, на его взгляд, вопрос дождаться можно было лишь пренебрежительного «Ma va in Mona!».
«Приветливость» его нам была привычна, а обходить стороной дверь его ресторана не получалось: пройдя боевое крещение нетрадиционной для ресторатора лексикой, вы добирались до безупречной еды и отменных вин. И никогда не стоило проверять счета. В них Дори, чего не скажешь о его манере общения, был корректен.
Дори, как правило, со мной не здоровался. Точней, здоровался два-три раза из десяти. А так – игнорировал, как и многих других клиентов.
По пути домой я всегда оказывался у ресторанчика Дори, когда входил в старый город через Porta Imperiale – прекрасную и величественную арку, – по дороге цезарей и патрициев (для торговцев и плебса была другая арка – Porta Oria). Да… И где еще так беспечно и бесцеремонно развалиться, как не перед дверью своего ресторана? Шире раскинутых ног – раскрытая в руках газета! Смартфоны-шмартфоны он не признавал! Только газеты! И кто бы посмел здороваться с Дори, когда он читал?! Да еще и газету! Поверьте, тихо идти своей дорогой, понурив голову, было лучшим решением. Случалось, конечно, что меня догоняло протяжное «ci-i-i-ia-a-a-ao-o-o»1, однако это, скорей, было одолжением с его стороны, от неожиданности заставлявшим меня теряться и выдавать какое-то неразборчивое бормотанье вместо нормального ответа, но к тому моменту он уже погружался обратно в чтение.
Однажды шел я мимо его ресторана, а Дори «на посту» не оказалось. Отойдя на значительное расстояние, я услышал, как он кричит:
– Никола, зайди! Хочу, чтоб ты кое-что попробовал.
Сложно было представить, что этот брюзга вообще меня запомнил, а уж имя мое – и подавно!
От коктейля божественных запахов из широко распахнутых дверей ресторана у меня едва не подкосились ноги, и я, взволнованный и явно с подскочившим давлением, еле осилил путь назад.
– Знаю, ты любитель Friulano2.
Он еще и алкогольные предпочтения мои знал! Онемев от изумления, единственное, что я смог сделать, – это лишь глупо улыбаться в ответ.
– Вот только-только привезли. Наконец-то! Чуде-е-есные вина! Ты должен их попробовать.
После стольких лет почти полного пренебрежения даже предложи он мне отравы, способной уложить целую дивизию, я бы и не подумал отказаться!
И вот стакан уже в руке. Пригубляю, но с пьянящим удовольствием не справляюсь и жадно осушаю разом!
Дори улыбается. Конечно, понравилось. Он знает.
– Ну? Еще? Хочешь?
– До умопомрачения! – ответил я с нетерпением и получил еще стакан! А затем еще. Больше в меня не влезет. Три щедрых стакана вина натощак!
Да… не люблю строить из себя заправского сомелье и, прикрыв глаза, перекатывать во рту глоток вина и сыпать терминами (всеми этими «терруарами» и «купажами»), однако вкус этого волшебного вина сам писал картины просторов Friuli – легкое кружение аромата сливы и персика, рассаженных у виноградника, тонкое пробуждение розы… профильтрованную сквозь каменистую почву воду и вкус cочного винограда…
Дори сиял.
– Сколько с меня? – задал я логичный, на мой взгляд, вопрос. Драгоценное вино требует оплаты!
Напросился!
– Ma va in Mona! – прогремело на весь зал так, что застывшие гости перестали жевать и уставились на нас, напряженно вскинув брови.
Это событие пробудило в Дори желание чаще меня приветствовать. Обычно, въехав в арку, я слезал с велосипеда и дальше шел пешком. Подъем нехилый – исторические центры, как правило, расположены на холмах. У Дори, оказывается, было свое мнение на этот счет, которым он спешил поделиться:
– Крути педали! Педали крути! Смысл таскать велик на себе?!
А я не хотел! Не хотел перегружать мышцы на подъеме, не хотел потеть, как… Махнув безнадежно рукой, он снова во всю ширь раскрывал газету и с головой погружался в чтение.
Дори не стало как-то очень быстро – всего за несколько дней. Еще до начала ковида, до того, как мир безвозвратно изменился. Так что мы и не успели спохватиться о его отсутствии. Попал в больницу и истаял в считанные дни. Рак легких! И никто не знал!
Церковной панихиды не было. Не было и гроба – воля усопшего!
Кровать посреди одного старейшего бара, Дори на ней (беру в свидетели Bucci Federico Budel), в окружении всех своих друзей, нещадно пьющих, хохочущих, вспоминающих наперебой его истории. Свою жизнь, полную причуд, он завершил этими созвучными ей эксцентричными похоронами. В том баре, где он упокоился, висит плакат, напечатанный его друзьями. На плакате слова Дори:
С израненным сердцем, свободный от рабства и злата.
P. S. Я научился преодолевать тот подъем на велосипеде. Научился все же здороваться шепотом с Дори.
…Я ведь привык, что он не отвечает!
