Часть 1.
Ощущаю себя перекрученным корнем мандрагоры. Или нет! Я – шляпа фокусника, из которого никогда не появиться белый кролик. Кричу Вселенной:
– кто может принять меня таким?
Но она безмолвна, словно сфинкс. Мой "голос" через чур слаб, чтобы эта непостижимая бесконечность услышала меня. Песчинка хочет, чтобы ее услышала Вселенная!.. Смешно.
Я – мотылек, а стеклянные стенки – частица "НЕ" для меня! Я не почувствую магический воздух Парижа, который ощущали Серж Гинсбур, Луи де Фюнес, Ромен Ролан, Бодлер! Как жаль! Да Бог с ним с Парижем!..
Я никогда не напишу классный сценарий, по которому талантливый режиссер снимет потрясающий фильм. Он придавал бы людям энергию и понимание, что счастьем, радостью, любовью надо делиться!
Не написанные книги, сценарии, картины – это не рождённые дети. Они безмолвно кричат сквозь холодную прозрачность НЕ. Им очень страшно, они знают, что их никогда не прочтут и не увидят.
Метафизика и философия бытья!
Меня никогда не полюбит девушка, та, что повстречалась мне на мостике, возле Кафедрального собора. Я никогда не увижу ее зеленых магических глаз, чьей колдовской огонь вдохновлял бы меня… И никогда не почувствую мощную волну радости от первого слова, вылетевшего из уст нашего малыша…
Почему так много – НЕ и никогда? Потому что я – парализован. Родиться в полностью парализованном теле – это словно очутиться в очень страшном месте и без возможности выбраться из него, потому что это МЕСТО – ТЫ САМ! Неплохой сюжет для фильма ужасов, не правда ли?
В результате родовой травмы у меня – дцп одной из самых тяжелых форм.
Мои руки и ноги ведут себя, словно хиппи, принявшие наркотики. Непроизвольные хаотичные движения, гиперкинезами, совершаемые конечностями и телом, мешают мне всегда. Так что от меня следует держаться на расстоянии. С этим можно было бы жить, если бы ни мощный тонус всех мышц, сильнейшая спастика и тогда стеклянная банка превращается в раскаленную железную клетку. Из такой био-тюрьмы невозможно выйти не на мгновение.
В таком состоянии попить, поесть чрезвычайно сложно. В такие непростые минуты я хочу прокричать, что мне нестерпимо больно, но и это невозможно. Я лишен речи. Есть от чего впасть в отчаяние, не так ли? Все же и из такой "живой тюрьмы" есть способ общаться с окружающим миром. Найти, вернее, сделать "третью руку" помог случай.
Тут хочу объяснить, что я этот текст печатаю не пальцами, а КАСКОЙ СВАРЩИКА, из которой выходит ЭЛЕКТРОД. Эту всю конструкцию надевают мне на голову родители, эти святые люди....
Однажды к нам пришла очередной невролог, коих в моей жизни и до нее было великое множество. Она посоветовала родителям сделать палочку, которая закреплялась бы на руке, и доску с дырочками разных размеров. Предполагалось, что попадания палочкой в дырочки будут развивать мою координацию движений. Но это занятие мне не понравилось, я считал его скучным.
К тому времени мне исполнилось 12 лет, я по-прежнему не мог говорить. Однажды папу осенило, и он поставил на мой стол пишущую машинку. Сначала я пытался нажимать на кнопки руками, но машинке такое обращение не понравилось, ее просто клинило от «возмущения». Потом я попробовал нажимать на клавиши носом, но на сей раз не понравилось мне. Хотя было уже лучше: носом я стал иногда попадать по нужным буквам. И тут кстати пришлась та палочка от невролога, папа приложил ее к моей голове и предложил нажимать ею на клавиши. Это было толчком к созданию устройства, которым я сейчас пишу и рисую.
В результате на свет появилось универсальное устройство, в домашнем обиходе мило названное «ХОБОТОМ», почему «хоботом», наверное, потому что хобот для слона – это рука. На его создание ушли: один обод от сварочной каски, один электрод и один наконечник от медицинской груши. С помощью моего «хобота» я сначала стал играть, и долго бы еще играл в солдатиков, если бы моих родителей не осенила одна умная вещь – при помощи «шапки» можно меня учить. С этого дня моя спокойная жизнь закончилась…
Я терпеть не мог букварь, потому что рассказы там были скучные и примитивные. Для меня их чтение было мучением… Довольно быстро я научился читать, и главное – писать, что для меня означало «говорить».
