Открыла глаза, сразу зажёгся потолочный светильник. Посмотрела на часы – семь тридцать. Ну, надо же, как ровно! Отвратительно просыпаться в такую рань в выходной. Как только появятся деньги – перекрашу потолок. Хоть в оранжевый! Честное слово, смотреть на эту больничную белизну осточертело. Перевернулась на другой бок. Уснуть, конечно же, не смогла. Интересно, с чего меня кошмар посетил? Что снился кошмар – помню, а о чём – нет.
Встала, поплелась в ванную, потом на кухню.
– Что в мире нового? – спросила, засовывая разогреваться бутерброды с сыром.
По экрану на стене поползла лента новостей: где-то на краю галактики открыли новую планету, собираются возить оттуда руду, Планетарный совет Земли опять пучит…
– Достаточно, а у нас что?
Через две минуты чтения мне стало невыносимо скучно. А ведь всё могло быть совершенно по-другому. Если бы на планете построили туристический комплекс, а не психушку галактических масштабов, я бы, например, открыла маленький отель и строила бы глазки толстосумам. Да и на орбите построили бы что-то поприличнее нашей платформы.
– В болталке сообщения есть?
Экран вывел: «Есть, одно».
– Ну, так покажи.
«Михаль, 04.15 Хелена, привет. Не забудь, что ты обещала сегодня скинуть анкету».
Вот это новости! Я вчера ему сказала, что возможно займусь ей завтра. Он решительно не понимает разницы между «возможно» и «обязательно сделаю». Вот поэтому девушки у него нет. А о чём мы вообще с ним разговаривали? Да, о том, что наши, как правило, отключают голосовые функции техники. Нашёл же о какой ерунде работу писать. Понятно же, что когда голос слышишь, а эмоционального фона не чувствуешь, жутко становится. Профдеформация, что поделать.
Нет, к чертям собачьим весь этот мир, это мой выходной, и посвящён он будет только мне!
Это божественно! Сидеть после аромаванны, завернувшись в огромное махровое полотенце, и потягивать через трубочку молочный коктейль. А вокруг вертится бешеный понедельник: народ торопится на работу, толпится на линиях в мечтаниях о полупустых вагонах, счастливчики, застрявшие на обесточенных участках, получают возможность подумать о жизни и получить выговор от начальства. И над всем этим безобразием то и дело открываются немыслимые стыковочные шлюзы, к платформе подплывают транспортники-левиафаны, бранятся диспетчеры, им отвечают самыми замысловатыми выражениями пилоты… А я сижу и потягиваю коктейль через трубочку.
Блаженства много не случается – запиликал видеовызов. Вот интересно, идентификатор незнакомый, но не с работы – и то хорошо.
– Мне изображение, собеседнику только звук. Соединяй. Да, я слушаю.
– Хелена, здравствуйте.
С некоторым запозданием экран вывел картинку. Вот то, что называется «моему изумлению нет предела».
– Госпожа де Су? Здравствуйте… Какими судьбами?
– Да, хорошо, что Вы меня помните.
– Как Грета? Как реабилитация?
– О, отлично. Всё прошло в кратчайшие сроки. Хелена, простите за бестактность, но мне крайне важно убедиться, что Вы одна. У меня… я к Вам с личным… с личной проблемой.
– Хорошо.
Если бы это был мужчина, ни за что видеоканал не подключила! Лицезреть мою физиономию, вымазанную болотно-зелёной маской – зрелище не для слабонервных.
– Ой, простите, что вытащила Вас из ванной.
– Нет-нет, мне ещё десять минут сидеть.
– Хорошо, – она замялась. – Никогда в Ваших способностях не сомневалась. Я как раз по поводу Греты.
Смешной народ: когда задаёшь вопрос, продиктованный банальной вежливостью, они думают, что ты прочёл их мысли, да ещё и через экран.
– Я слушаю.
– Вы общались с ней, после того как её отвезли в реабилитационный центр?
– Нет.
– В общем… Дэниел стал часто навещать её; после того как её выписали, они начали встречаться. А после её дня рождения… В общем, теперь Грета живёт у него.
– Ей же восемнадцать исполнилось?
– Да.
– И в чём проблема?
– Даже не знаю, как объяснить… Понимаете, она изменилась.
– Вообще, было бы странно, если б человек, которого сняли с наркозависимости, не изменился.
– Нет, то есть да. Но я совсем не узнаю её. Грета всегда была девочкой с ершистым характером, а теперь стала какой-то слишком правильной. Она не пропадает в гостях, и не таскает к себе, то есть к ним, толпы подружек. Как ни позвоню, она дома.
– Ну, знаете, – дотронулась до переносицы и, конечно же, вымазала пальцы в маске; этот разговор начал действовать мне на нервы, – если бы мне такой красавец достался, я тоже его подружкам не стала бы показывать. Чтоб не увёл никто.
Но, вопреки моим ожидания, де Су не улыбнулась. Только сейчас я заметила, что она без косметики, волосы забраны в неряшливый пучок на макушке, под глазами проступили тёмные пятна – это не вязалось с холёной женой банковского воротилы, какой я её помнила.
– И ещё, – добавила она, – Грета готовится поступать в колледж. Вот что-что, а учиться она никогда не любила. И память… Я прочитала всё про эту гадость, которой её пичкали. У неё должны были быть огромные проблемы с памятью, а она сидит с учебниками. Врач сказал, что радоваться надо: у организма такие резервы нашлись! Но… я же мать, я знаю, на что мой ребёнок способен, а на что нет. И сэр Равен сказал, что у неё аура изменилась.
