– Кристина! Кристина!
– Иду, маменька!
Я сбежала вниз по лестнице, где моя матушка отдавала последние распоряжения. Она была взволнованна и кричала на нерасторопных, по ее мнению, слуг.
– Здесь не дрова, а фарфор, тупица! – всплеснула руками Александра Гавриловна, маменька Кристины. Затем она повернулась к дочери.
– Ступай к экипажу, побудь там с братьями. Не хочу потерять тебя в этой суматохе.
– Хорошо, маменька.
Я отправилась на улицу, где уже стоял наемный экипаж и повозка с самыми ценными вещами. Матушка была уверена, что мы сюда больше не вернемся, и хотела забрать с собой как можно больше вещей.
У повозки распоряжался мой старший брат Георгий. Он всегда такой – очень любит командовать и наводить порядки. Но глупого геройства в нем нет, поэтому когда солдаты убили двух его знакомых офицеров, он ушел в отставку (попросту сбежал).
Хотя ему уже сорок один год, Георг так и не женился. Когда я как-то сказала брату, что ему пора завести детей, он заявил, что завел их уже предостаточно, и вообще он не собирается вешать себе на шею хомут в виде жены.
Я его совсем не понимаю. Я бы очень хотела стать женой моего любимого, да только это невозможно…
Моему среднему брату Кириллу двадцать восемь лет. Он уже был женат, в отличии от Георга, но его жена умерла родами, оставив ему сына Арсения.
Сейчас Кирилл снова обручен на дочери маменькиной давней знакомой, и в Париже будет их свадьба (невеста брата тоже эмигрировала во Францию).
А я… я – самая младшая в семье, но не самая избалованная, к счастью.
Мне уже семнадцать лет, и я считаюсь признанной красавицей. Наверное, дело в том, что белокурые девушки никогда не выйдут из моды.
Мне посвящали глупые стихи, в которых сравнивали мои волосы с луной, а глаза – с расплавленным железом. После этого я долго смотрела в зеркало и пыталась понять, неужели мои глаза действительно такого цвета. Ну конечно же нет.
Сама я предпочитаю считать их темно-серыми.
Кирилл считает меня легкомысленной, но это совсем не так. Он совсем ничего не знает о том, что я уже вот почти как восемь месяцев страстно люблю одного человека…
Этого секрета я не рассказывала никому, даже лучшей подруге. Я уверена, что меня стали бы осуждать, ведь он женат и намного старше меня.
Но мой любимый всегда был честен со мной и не скрывал от меня своего семейного положения.
Мы познакомились случайно, на улице, в январе одна тысяча девятьсот семнадцатого года. Мне было шестнадцать лет. Матушка тогда тяжело болела, и меня на время отпустили из Смольного. Я сидела у ее кровати и молилась, чтобы маменька выздоровела.
Запах лекарств сводил меня с ума, и я решила прогуляться.
Я думала о том, почему Господь поступил так несправедливо, отняв у Кирилла его Лизу. Я видела, как они любили друг друга и с радостью ожидали ребенка. Но милая и улыбчивая Лиза умерла от послеродовой горячки, оставив после себя сына.
После этого я не спала несколько ночей и думала о том, что было бы, если бы на ее месте оказалась бы я. Молодая, красивая, любимая… и в гробу.
На прогулке я предавалась тем же самым мрачным мыслям, не зная совершенно, что встречу свою судьбу.
Он поднял мою случайно оброненную перчатку, а потом мы просто не смогли расстаться и разговаривали всю ночь, благо в Смольном думали, что я у себя дома, а дома – наоборот. Мы обсуждали все подряд, и я много рассказывала о своей семье и о себе.
Например, о том, что я слишком чувствительная. Я принимаю все слишком близко к сердцу. Особенно, чужую беду или несправедливость.
Дома я часто сдерживала свою маменьку. Она может без причины накричать или даже ударить слугу. А я всегда старалась сдержать ее порывы.
Я носила еду бродяжкам и подкармливала бродячих животных.
Когда я сказала матушке, чтобы хочу стать военной медсестрой, она отхлестала меня веником и приказала больше никогда об этом не заикаться.
Сейчас я выросла и, как мне кажется, изменилась. Правда, маменька до сих пор говорит, что хозяйка дома из меня не получится – я распущу всех слуг и буду делать все сама.
Сегодня девятое июля – день нашего отъезда из Петербурга. Кораблем мы планируем добраться до Парижа, где и должны поселиться.
В городе сейчас неспокойно. Кое-где даже валяются снаряды. Совсем недавно было большое выступление рабочих, матросов и солдат. Я смотрела из окна, как они огромной толпой шли по улице.
А потом откуда-то по ним стали стрелять и несколько человек упали. Остальные же тоже открыли огонь. Я отпрыгнула от окна и упала на пол. Как оказалось, вовремя. Пуля разбила окно, и вниз полетели кусочки стекла. Мне очень повезло, что я не поранилась.
После этого события терпение маменьки лопнуло, и она заявила: « Все. Мы уезжаем».
Я очень боялась этого момента с самой Февральской революции. Маменька не уезжала только потому, что верила в князя Львова – главу Временного правительства. Еще моя бабушка Августа Александровна приятельствовала с отцом Львова.
Но теперь было ясно, что даже князю не под силу усмирить революцию.
