Гриб смотрел прямо на Анну хитро и немного самодовольно, бархатистая коричневая шляпка матово светилась на солнце. Настоящий белый – плотный, основательный, пышущий здоровьем, как зажиточный алентежанский крестьянин из детской книжки, которую Анна читала по вечерам.
Она присела на корточки и осторожно сняла со шляпки сосновую иголку. Гриб пах остро и свежо, орехами, опавшей листвой и осенью. Запах детства…
– Здравствуй, мужичок-боровичок, – прошептала Анна и зажмурилась.
Вспомнила псковский лес, высокий, мощный. Ей снова десять, и корзина тяжелеет с каждым шагом. «Бери только белые и красноголовики», – велит бабушка, укладывая в корзину нож с истончившимся от времени лезвием и два куска хлеба с толстым ломтем сала между. Воду не давала: «Родники на что, взрослая, сама знаешь».
Грибы собирались на продажу «богатым», что возвращались из Латвии в Москву и тормозили у поворота на забытое богом село лишь для того, чтобы купить ведерко лесных грибов у живописной старухи в низко надвинутом на лоб платке. Старухе не было и шестидесяти…
– Так и знала, что ты найдешь грибы.
Анна вздрогнула.
– Все русские собирают грибы, – в ракурсе снизу Дина, и без того немаленькая, казалась сущим гигантом. – Я читала историю о русских туристах, которые на отдыхе в Швейцарии собрали ванну грибов. Сотрудники отеля долгое время пребывали в шоке. Но я понимаю. Вы ничего не можете с собой поделать. Это страсть.
– У меня нет страсти, – Анна поднялась на ноги и с удовольствием вдохнула влажный аромат леса. – Просто кое-что вспомнила.
Дина промолчала, и Анна в который раз поразилась трогательной бережности, с какой португальцы относятся к чужому прошлому. Захочешь – расскажешь, нет – значит, нет. Молчание следует уважать. Поразительное качество для нации, которая обожает разговаривать едва ли не больше, чем смотреть футбол.
За полгода знакомства с Диной та не допустила ни единой бестактности, не задала ни одного вопроса, который даже теоретически мог бы нарушить, личные границы подруги. От этого могло бы веять холодком, но в глубине души Анна знала: Дина просто ждет. Придет день, и они поговорят обо всем. Что ж, возможно, этот день пришел.
– Сегодня на какое-то время я совсем забыла, что нахожусь в Португалии, – сказала Анна. – Вспомнила только, увидев пальму и акведук. И еще когда ты сказала: «Пора перекусить».
– Я сказала: «Жрать охота», – поправила Дина. – Да, португальцы все время думают о еде. Смирись.
– Это очень нормально, – усмехнулась Анна и поймала себя на неприятной мысли, что ее русский с каждым днем становится более корявым.
Такая мысль в последнее время приходила часто. Дина успокаивала, мол, это «очень нормально» для человека, оказавшегося в чужой языковой среде, но Анна чувствовала себя так, словно у нее под ногами раскололась льдина. Ноги разъезжаются, полоса ледяной воды становится все шире. Короче, и португальский не выучила, и русский забыла.
– Это пройдет, – угадала, о чем она думает, Дина. – Твоему мозгу нужно время, чтобы в нем все уклалось. Склалось.
– Уложилось. И ты сейчас делаешь это нарочно. Прекрасно знаешь, как правильно.
Дина расхохоталась, подхватила плетеную корзину для пикников и зашагала по узкой тропинке. Любой, кто хоть раз бывал в настоящем лесу, вряд ли назвал бы Монсанту лесом – скорее уж, большой парк, ухоженный, благоустроенный, местами замусоренный, по осени засыпанный хвоей и опавшими листьями.
Но имелись в нем и дикие уголки, где город, окружающий Монсанту со всех сторон, затихал и терялся. Там пахло влажной землей и мхом, и тишину нарушал только звук птицы, перелетающей с одной ветки на другую.
Тропинка вывела их на гравийную дорогу, та упиралась в лужайку – деревянные столы и лавки, вкопанные под старыми дубами, подсказали Анне слова merenda – пикник, и merendeira – согласно словарю, «коробка для ланча».
– Фу, – скривилась Дина. – Как-то убого звучит – коробка, ланч… У вас есть шикарное слово… – Она защелкала пальцами, очевидно, тоже возвращаясь мыслями в прошлое, поскольку именно оттуда, из студенческой юности в Москве, черпала свои невероятные для португалки познания в русском языке. – Ссобойка, во! – с триумфом выдала Дина.
Анна в который раз мысленно взвыла от зависти. Ей, зубрящей спряжения неправильных португальских глаголов и путающейся в предлогах, такой уровень владения языком даже и не снился.
– Зато ты знаешь английский, – Дина смахнула со стола сухие листья и принялась разбирать корзину с едой. – Почему не сорвала гриб?
– Пусть живет.
Дина глянула внимательно и тепло, и обеим стало ясно: вот теперь можно и поболтать о том, о чем под летним солнцем откровенничать не хотелось.
– Скучаешь по родине?
На стол с глухим стуком упал желудь – крупный, тяжелый, такой гладкий, что Анна не удержалась и провела им по щеке.
– Ты удивишься, но нет, – задумчиво произнесла она. – Хотя, смотря что считать родиной. По Москве точно не скучаю. Да и некогда мне скучать, сама знаешь.
Дина кивнула: ей ли не знать. Все лето, все долгое, ослепительно-прекрасное португальское лето, которое длится с мая по конец октября, они провели вместе. После того, как Анна решила переехать в Лиссабон, решение, впрочем, не совсем верное слово, когда ты просто отдаешься на волю обстоятельств, Дина помогала ей обжиться на новом месте. Она называла это «организовать жизнь», и, черт возьми, впервые Анна чувствовала, что действительно живет.
