В стальном зеркале отражалась красная верхушка восходящего солнца. Всё вокруг окрасилось в малиновый цвет раннего июньского утра.
Картинка постепенно смещается назад и вправо. Видно, как отражающая природу поверхность превращается в хромированное топорище на длинной железной рукояти, обмотанной чёрной изолентой. Топор в руках держал молодой человек, худощавый, с длинной тёмно-русой чёлкой, свисающей с левой стороны лица. Лицо с тонкими чертами, изогнутыми, как крылья орла в полёте, бровями, и чётко очерченным благородным профилем греческого философа. Он стоял на обрыве над рекой и его лёгкий тёмно-серый плащ трепал лёгкий прохладный ветерок. Стальной змей реки изогнутым рукавом между зеленеющими берегами уходил в сторону восходящего светила. Юноша с топором задумчиво смотрел на восход, потом повернулся и прямо в камеру сказал:
– Вот и кончено. С какой стороны не посмотри, либо умирает ночь, либо – день. Заканчивается всё всегда одинаково – смертью. Только она по-настоящему вечна. Лето в начале, а я уже чувствую прелый запах приближающейся осени.
– Поводырь, посмотри в камеру и улыбнись. И не грузись, такая весёлая была ночь, а ты с самого утра по мозгам долбишь, – возразил Поводырю молодой человек, держащий в руках портативную видео камеру. Оператор имел плотное телосложение штангиста, рост ниже среднего. Широкое его лицо с узким разрезом карих глаз, большим ртом и густыми бровями, выглядело добродушным. Одет он был в шорты и синюю ветровку.
– Джимбо, ты явно не поэт. Высокие душевные порывы тебе чужды. Мне жаль тебя. Иди, снимай дальше своё кино. Я хочу побыть в одиночестве.
Джимбо послушно продолжил съёмку. Он, Поводырь, и ещё трое их друзей, сейчас мирно бродящих на поляне, плавно переходящей в навес крутого речного берега, окружённой со всех сторон берёзовой рощей, приехали сюда вчера отдохнуть и приехали ни одни. Предыдущая ночь хотела их вымотать, опустошить, но так и не смогла, чувствовали они себя великолепно, на подъёме: все кроме их вожака – Поводыря. Он, как всегда, как настоящий перфекционист в погоне за идеалом, остался недоволен.
Ближе к деревьям дымили, слабо испуская белые струйки, оставшиеся от ночного костра угли-головешки. Кругом валялись бутылки, пивные банки и обёртки из-под гамбургеров. Среди этого мусора на вытоптанной земле поляны мирно лежали три женских тела. Жизнь успела покинуть телесные оболочки девушек. Лица трупов отличались особым приобретённым в смерти выражением спокойного облегчения. Глаза закрыты. Для них муки жизни уже закончилась.
Девушки лежали в одном нижнем белье, на спине и по-солдатски вытянувшись в струнку. На их животах и груди виднелись глубокие раны, нанесённые тесаками и топором, сквозь которые выглядывали синеватые кишки и белые осколки костей. Около мертвых тел суетились их убийцы, разматывая чёрные рулоны толстой полиэтиленовой плёнки. Из большой спортивной сумки один из них достал моток верёвки: он обрит наголо; лицо его молодо и нагло; широкие плечи и мускулистые руки хорошо видны из-под надетой на парня джинсовой безрукавки; мощные мясистые ноги облегают пятнистые, маскировочного цвета военные штаны со многими карманами. Штаны бритоголовый заправлял в чёрные армейские ботинки на толстой ребристой подошве. В правом ухе у него торчала серьга в форме серебряного черепа.
– Кольцо, давай приподнимай первую, а мы её упакуем.
Обращаясь к бритому, как у них в банде заведено, по кличке, сказал недавно перекрасивший свои волосы в желтый цвет блондин. Друзья звали его – Пантелей. Он тоже небольшого роста, как и Джимбо, лицо у него красивое и если бы не рост, то он идеально подходил бы под требования, предъявляемые к внешности кремлёвских курсантов. Такая же идеальная осанка, открытый взгляд, подтянутая фигура, голубые глаза покорителя женских сердец. Его торс плотно обтягивала белая футболка с изображением красного черепа и с надписью под ним – «Палачи». Пантелей любил одежду свободного покроя, поэтому всем видам классических джинсов и брюк предпочитал широкие штаны: сегодня он надел клетчатые, свои любимые.
К Пантелею подошёл последний из этой странной компании чел. Вместе они начали подсовывать под поднятый Кольцом труп девушки полиэтилен. Последнего звали Венц. Его кличка была Венц, его настоящего имени никто из друзей не помнил. Это был жилистый с резкими движениями двуногий хищник. Венца среди прочих порочных одногодок всегда выделяли большие ладони и будто бы добрые глаза, не свойственные выходцам из среды малолетних рецидивистов, а ещё мягкий рот и высокий лбом математика. Кажущийся немного неловким парень, но по некоторым его движениям опытные уличные бойцы сразу определяли Венца, как чрезвычайно быстрого, взрывного, опасного оппонента. Венц, действительно, опасен, он соткан из противоречий и поэтому непредсказуем. Орудует он сейчас, здесь на поляне, в рубашке и джинсах: никаких наворотов в одежде и аксесуарах, исключая очки «Рэй-Бан», презрительно поднятых на лоб.
