У меня была только одна бабушка – по материнской линии. Бабушка по отцовской линии умерла за год до моего рождения.
Бабушку Мавлюду я помню с очень раннего детства – вся моя жизнь связана с ней настолько, что никакое событие моей жизни анализировать, обдумывать, не вспомнив бабушкины комментарии, участие, оценки, советы, не представляется возможным.
Мавлюда умерла 27 лет назад. Но редкий день у меня бывает, чтобы я о ней не вспоминала. Даже бывали в моей жизни периоды, когда я думала о ней постоянно, так как очень и очень скучала.
Бабушка всегда понимала меня, никогда не осуждала, напрасно не жалела и зря не ругала. Я водила к ней всех своих подруг и кавалеров. И она давала им всем оценки: «Этот хороший парень, никогда тебя не обидит. Только не трать зря время – твой отец тебя за него не отдаст», или «Парень красивый, хороший, но никогда не будет верным мужем», или «Эта подружка твоя очень красивая, ты с ней дружи обязательно. Она такая красивая, что всегда будет привлекать внимание ребят, а заодно и на тебя кто-нибудь внимание обратит».
Бабушка так запросто, без истерики в голосе, сказала мне однажды – умру, забери мою швейную машину себе, я тебе ее завещаю. А машина у нее была классная. Промышленная, немецкая, с электроприводом. Бабушка была профи-портным по пошиву национальной (для народа той страны, в которой мы жили – таджиков) одежды, в первую очередь верхней.
А я спросила у нее, кому же она завещает свои серьги – старинные, золотые, очень красивой формы. Классический верх с английским замком, александриты крупные и вокруг мелкие бриллианты, и подвеска – огромная литая золотая капля. Эта капля так изящно крепилась к верху серьги, что малейшее движение головы давало необыкновенно плавное покачивание этой капли. Роскошно, шикарно. Эти серьги достались самой бабушке по наследству – они переходили от матери к старшей дочери в их роду. Видимо, это была единственная роскошная вещь, в свое время не экспроприированная.
И бабушка сказала, что серьги – не мне! Они перейдут младшей снохе, жене бабушкиного младшего сына – Фриде. Она самая молодая, и живет с ней, и будет в старости за бабушкой ухаживать, и похоронит ее. Поэтому серьги перейдут ей. Я сочла, что бабушка права. Но серьги были настолько хороши, что я сказала бабушке: когда-нибудь закажу себе у ювелира – по памяти сделаю рисунок – точно такие же.
Примерно за год до своей смерти бабушка перестала говорить по-русски (кроме русского, она знала арабский, татарский и узбекский языки, но перед смертью стала говорить только на узбекском, да еще на таком диалекте, что не все татары, да и узбеки, ее понимали), и общаться с ней я больше не могла. Переписываться с ней тоже было невозможно – бабушка умела писать только по-арабски: ее единственным образованием было женское медресе в Челябинске. Она его закончила еще в детстве.
Бабушке становилось все хуже и хуже – прогрессировала старая болезнь печени. От нее она и погибла. За 9 месяцев до смерти бабушки я перестала ее навещать. Я очень скучала, переживала, но в ее дом не ходила, потому что не могла, да и не хотела. Я очень терзалась, так как по бабушке очень и очень скучала – этого человека я любила больше всех других людей на всем белом свете.
Шел 1986 год. Последний год жизни и обстоятельства смерти моей бабушки – это боль моей души.
У моей бабушки Мавлюды было трое детей. Старшие дети, рожденные до войны – это старший сын Ишбулат и дочь – моя мама – Мирра. К моменту последней болезни Мавлюды эти дети были взрослыми, надежно семейными, социально состоявшимися, успешными людьми – у бабушки уже были от них взрослые внуки и правнуки.
Но третий ребенок бабушки был ее печалью. Он родился, когда дед (муж бабушки) вернулся с войны – ВОВ. В 1948 году в стране была эпидемия полиомиелита, и 8-месячный Яхья тоже заболел.
Моя мама рассказывала мне, что помнит ту ночь, когда Яхья заболел. Он настолько душераздирающе кричал, что всем окружающим невозможно было даже дышать – воздух превратился в тягучую массу от свалившегося на семью горя. Инфекция ломала детский организм, и к утру у ребенка половину тела – правую – парализовало.
Яхья на всю жизнь остался инвалидом. Сначала он был совершенно неподвижен, но долгие годы лечения, массажей – дали возможность примерно к 7–8 годам встать и начать ходить. Но как ходить – с огромным трудом волоча ногу. Рука – правая – не работала. Правая половина лица не слушалась, глаз не видел и ухо не слышало. Лечение продолжалось всю жизнь. До 20–25 летнего возраста разрабатывали мышцы, потом принимали поддерживающие общее здоровье меры.
Забегая далеко вперед – скажу: Яхья умер в 2012 году. Несмотря на тяжелую инвалидность, он прожил полноценную жизнь. Всю жизнь работал главным бухгалтером на огромном предприятии, вырастил двоих детей, дал им образование, выдал дочь замуж и дождался внука.
Но в те далекие годы третий – несчастный, больной ребенок – для бабушки был особенно дорогим. Его было до боли в сердце жалко.
В 1977–1978 годы, когда Яхья стал уже 30-летним мужчиной, у бабушки начались новые душевные муки – его одиночество. Ну, кто пойдет замуж за такого калеку? Бабушка ни о чем более не могла говорить – только о поиске жены для своего несчастного сына.
