Часть I
Бегство в Маньчжурию
1
На рассвете я отправился в путь через Байкал: одинокий всадник среди ледяных просторов озера длиною в четыре тысячи миль и шириною в тридцать три. Я чувствовал себя героем романа Жюль Верна, затерянным в холодной пустыне Луны. Во всей огромной белой пустоте, окружавшей меня, не было ничего живого. Горы, охранявшие далекий берег, таяли в дымке горизонта, и, чем глубже забирался я в сердце этой пугающей тишины, тем дальше и недоступнее они казались.
Я вспоминал детство: однажды мне уже пришлось проделать этот путь с отцом, в больших санях, закутанным в меха. Тогда дикие сибирские лошади, ведомые упряжкой лаек, проделали этот путь за один день; если удача будет сопутствовать мне, то не больше времени уйдет на дорогу и сейчас.
Тогда, как и сейчас, я направлялся в Харбин, в Маньчжурию. Но насколько разными были обстоятельства моей жизни! Мир, где прошли мои детство и юность, исчез; исчезли покой и безопасность студенческих лет. Даже три долгих года войны, когда я, будучи немногим старше двадцати, служил офицером в русской императорской армии, все более отдалялись. Престол Государей Всея Руси, казавшийся мне всегда таким незыблемым, был сметен вихрем революции, и, как многие люди моего сословия, я бежал от народного гнева. И сейчас, как и тогда в детстве, я направлялся в отцовский дом в Харбине – но как беглец, одинокий и отчаявшийся, с горечью и унынием в сердце и страхом смерти в душе.
Солнце уже было прямо над головой, когда я остановился, чтобы отдохнуть и пообедать. Из дров, собранных у озера перед тем, как отправиться в путь, я развел огонь, и мы поели: всадник и лошадь, окруженные бездонной тишиной мертвого мира. Семен, рыжеволосый детина, мой ординарец, снабдил меня большим мешком мороженных сибирских пельменей, вяленым мясом, черствым солдатским хлебом, чаем, сахаром и солью. С собой у меня было ружье и в достатке патронов, так что в дальнейшем я рассчитывал добывать себе пищу охотой.
Я скакал до конца дня, и уже начал отчаиваться, думая, что никогда не достигну конца этой огромной снежно-ледяной равнины. Но на закате горы впереди стали неожиданно приближаться. Окрашенная в ярко-голубые и желтые, красные и фиолетовые тона, их красота согрела меня новой надеждой, и я пришпорил свою усталую лошадь. Как будто почувствовав, что мы должны достигнуть берега до темноты, она ускорила бег. Наконец, когда солнце уже почти село, мы добрались до берега и нашли место для лагеря, где слой снега был достаточно тонким, чтобы собрать охапку травы.
Пока лошадь, привязанная длинной веревкой, паслась, я развел огонь. Позже я перенес костёр в сторону и расстелил одеяла на согретом пятачке земли, загородившись от ветра барьером из хвороста. Наконец, переместившись в место, где было достаточно веток, чтобы поддерживать огонь, не вылезая из постели, я забрался внутрь. Лошадь ходила кругами вокруг меня и после того, как огонь угас, подошла ближе и заснула рядом со мной.
Как долго мы скитались, я и моя выносливая сибирская лошадка, совершенно стерлось из моей памяти. Быть может, неделю, десять дней или две недели. Время потеряло всякое значение, впереди и позади меня была только пустота. Тишину нарушал лишь стук лошадиных копыт. Несмотря на самую строгую экономию, мои запасы подошли к концу, и вопрос, где добыть еды, встал со всей остротой.
В отчаянии я всматривался в землю в поисках следов. Но всё живое надежно спряталось в пещерах, логовах, норах и берлогах. Зима царила в сопках и лесах. Она сковала ручьи и оголила деревья, накрыв листву замерзшим белым ковром. Птицы давно улетели на юг, а олени ушли на открытые пастбища. Медведи впали в спячку, а белки прятались в дуплах, ожидая первых признаков весны.
Мучимый голодом, я ехал по узкой долине. Прошло уже несколько дней с тех пор, как я ел в последний раз, и от отчаяния я начать жевать снег. Держа палец на курке, я был готов подстрелить всё, что движется. Наконец… на одном из склонов показалась серая тень. Замерев на мгновение, она устремилась в сторону леса. Я выстрелил ей вслед. Тень подпрыгнула, упала на землю и покатилась вниз с холма. С воплем, как дикий зверь, я кинулся к своей жертве. Это оказался тощий, оголодавший волк.
Сцену, последовавшую за этим, я предпочел бы не вспоминать. Но я съел это несчастное животное, забрав остатки с собой на будущее. Не могу сказать, каким было мясо на вкус, помню только, что бедная лошадь фыркала от отвращения, наблюдая, как я ем.
