В воскресное утро 3 июня 1945 года, примерно за шесть недель до того, как вспышка ярче солнца, озарившая небо над Аламогордо, возвестила наступление атомной эры, низенький толстяк с опущенными плечами и обиженным лицом поднялся по крутой лестнице дома 209 по Норт-Хай-стрит в Альбукерке, штат Нью-Мексико, и постучался в первую квартиру. Дверь ему открыл молодой человек в халате и тапочках.
– Мистер Грингласс? – осведомился незнакомец, а когда тот кивнул, вошел и, запыхавшись, сказал: «Я от Юлиуса», особо подчеркнув последнее слово.
– О, – отреагировал Грингласс.
Закрыв дверь, он подошел к столу, на котором лежала сумочка его жены, открыл ее и достал кусочек картона длиной пять – семь сантиметров, оторванный от коробки из-под малинового желе фирмы «Джелл-О» с инструкцией по приготовлению (а не с маленькой девочкой на картинке). Гость извлек из кармана такой же кусочек. Два клочка в их руках, совершенно очевидно, были отрезаны от одной коробки, так что не было никакой нужды внимательно их сличать. Дэвид Грингласс удовлетворенно улыбнулся; несмотря на почти девяностокилограммовый вес, этот здоровяк с кустистыми черными бровями и черной гривой волос производил впечатление человека благодушного.
– Моя жена Рут, – сказал он.
Гость кивнул румяной, голубоглазой девушке тоже в халате и тапочках, которой на вид едва исполнилось двадцать лет.
– Я Дейв из Питтсбурга, – произнес он неожиданно мягким тоном.
– Какое совпадение, – шаблонно отозвалась Рут Грингласс, а ее блуждающий взгляд выхватывал все следы беспорядка в комнате, одновременно спальне и гостиной. – Вы с Дэвидом тезки.
– Мы сегодня, в общем-то, никого не ждали, – сказал Дэвид Грингласс Дэвиду из Питтсбурга, который на самом деле был Гарри Голдом из Филадельфии. – Это приятная неожиданность. Не хотите перекусить?
Голд ответил, что уже позавтракал. Он стоял, чуть склонив голову и прикрыв веки, как будто к чему-то прислушивался.
– У вас есть для меня какая-нибудь информация? – спросил он.
– Есть кое-какая, но только ее еще нужно записать, – ответил Грингласс.
Рут Грингласс пошла в крохотную кухоньку заварить свежего кофе, но к ее возвращению мужчины уже пожимали друг другу руки, договорившись, что Голд вернется в 3 часа за необходимой ему информацией по Лос-Аламосу.
Пару часов Гарри Голд читал детектив у себя в номере отеля «Хилтон», потом там же пообедал. Он зарегистрировался в гостинице под своим настоящим именем, без багажа, еще накануне, после того как около восьми часов вечера побывал по адресу Норт-Хай-стрит, но только всполошил высокого, сутулого мужчину с белыми волосами, который сказал, что Гринглассы куда-то ушли, но утром наверняка будут дома. Ровно в три часа Голд вернулся к Гринглассам. На Дэвиде была его военная форма со знаками различия техника 5-го класса, которые свидетельствовали о его капральском звании. Рут заварила чай и поставила на стол мелкое печенье. Отчет Дэвида уже был готов, он представлял собой несколько листов линованной белой бумаги размером 20 на 25 сантиметров с разными схематичными чертежами, то есть набросками от руки, по опытам с плоскими взрывными линзами для детонации атомной бомбы, над которыми он работал в самой маленькой из трех сверхсекретных технических лабораторий Лос-Аламоса. Еще к ним прилагалась пара страниц с пояснением букв и значков на чертежах, а также лист со списком лиц в Лос-Аламосе, которых можно было бы завербовать.
– Я хочу объяснить, – сказал Грингласс, – почему включил в этот список имя одного человека. Я поговорил кое с кем насчет него. Может, на первый взгляд, он и не совсем годится, но ходят слухи…
Гарри Голд резко оборвал его.
– Ваш поступок очень опасен, это безответственность! – сказал он, весьма раздосадованный. – Зачем вы это делаете? Никогда, ни при каких обстоятельствах вы не должны даже пытаться просить у кого-то помощи в вашей работе. Вам следует быть осмотрительнее в действиях. Не давайте никому ни малейшего повода заподозрить, что вы передаете какие-то сведения на сторону.
Дэвид Грингласс повел широкими плечами и нахмурился, но заговорил он кротким тоном.
– Юлиусу нужен был список людей, которые сочувствуют коммунизму и могли бы добывать информацию, – сказал он. – Вы же пришли от Юлиуса, разве нет?
Этими словами он как бы намекал: Юлиус ваш начальник, не так ли? Гарри Голд не видел причин объяснять ему, что даже не знаком с Юлиусом Розенбергом.
– Я возьму список, – ответил он.
Эту коробку из-под желе Розенберг разрезал пополам, чтобы сделать из нее опознавательный знак, еще когда в январе встречался с Гринглассами в Нью-Йорке. Одну половину он отдал Рут, пояснив, что другая половина будет у связника. Он намекнул, что связником будет та женщина, с которой они познакомились чуть раньше тем же вечером, но Анатолий Яковлев, советский руководитель Розенберга в Нью-Йорке, изменил договоренность.
Когда Яковлев передал Голду кусочек коробки, Голд воспротивился, насколько хватило смелости. Но Яковлев настаивал на том, что это обязательно. Голд говорил, что, по его мнению, неразумно ставить под угрозу его чрезвычайно важную поездку к доктору Клаусу Фуксу в Санта-Фе из-за этого дополнительного задания. Яковлев сказал, что Голд, как видно, не понимает, что это не менее важное дело; словом, он должен ехать и в Альбукерке, и в Санта-Фе. Голд не соглашался, и тогда Яковлев прошипел: «Это приказ». Как обычно, советский агент все распланировал. Голд поедет кружным путем, сказал он, сначала в Финикс, потом в Эль-Пасо и оттуда уже в Санта-Фе. Из Санта-Фе он может автобусом добраться до Альбукерке за пару часов.
