Жил в турецком городе Малатье художник по имени Сакумат. Не молодой и не старый, был он в том возрасте, когда мудрые мужи привыкают жить в мире с собственной душой и в согласии с ближними.
Каменистая долина Малатьи не блистала особенными красотами, но это не мешало Сакумату писать удивительные пейзажи. Порой он писал их по воображению, располагая цвета и образы, как заботливый создатель при сотворении мира.
Богатые владельцы стад, торговцы лошадьми или тканями нередко приглашали Сакумата к себе – расписать галерею, добавить комнатам света, заполнить проёмы между окнами радостными красками его живописи. Но даже если бы его работа была никому не нужна, Сакумат и тогда бы писал свои картины, потому что кисти были для него всё равно что пальцы и к каждому мазку незаметно примешивалась капелька его крови.
Что касается его собственных пейзажей, то никто не скажет, где он их подглядел – он и сам этого не знал. Вероятно, их нельзя было встретить нигде на свете и даже ни в одном человеческом сне, но всё же они казались настоящей землёй – осязаемой и полной ароматов. Если смотреть подольше, душа незаметно ускользала из своего дома через окна глаз и переносилась в пространства цвета, полные тишины и покоя.
Однажды в дверь к Сакумату постучался богатый и знатный незнакомец – на голове у него был низкий тюрбан, как у жителей горных долин, расположенных северней этих мест.
– Ты Сакумат-художник?
– Да, и это мой дом. Кто ты, человек гор? И что привело тебя ко мне?
– Я Кумди, подданный бурбана Гануана, правителя земли Нактумал. По его приказанию я пришёл просить тебя, чтобы ты поднялся к нам в горы и пожаловал к нему во дворец. Он хочет говорить с тобой и поручить тебе одну важную работу.
Сакумат никогда не бывал в тех суровых северных горах. Он отвечал, что сильно занят и не может принять оказанной ему чести.
– Бурбан Гануан, мой повелитель, – продолжал посланец, – предвидел, что путешествие может показаться тебе обременительным. Он дарит тебе своего коня – я привёл его с собой. Ещё он велел передать тебе, что речь идёт об очень большой работе и о столь же большом вознаграждении.
Сакумат любовался красавцем скакуном, который нетерпеливо бил копытом позади коня посланника, и размышлял. Гораздо более, чем щедрый подарок Гануана и сулимые им богатства, его удивило то, что один из славных и гордых правителей гор так настойчиво упрашивал его приехать. Он не стал дольше упорствовать и согласился, добавив, что конь у него есть свой – хоть и старый, но вполне ещё пригодный для такого путешествия. Потом попросил дать ему день – подготовиться и попрощаться с друзьями.
Через день Сакумат погрузил на подаренного коня всё, что нужно было для работы, и оседлал своего старого вороного, который доживал век, мирно пощипывая траву на окраине города.
Перейдя котловину в её понижающейся к северу части, маленький караван оставил город и начал подниматься по краю широкой северной долины. Когда город позади исчез из виду, начались пустынные и засушливые места: по сторонам, среди россыпей серо-розового камня, виднелись то здесь, то там чахлые деревца, словно последние стражи поверженного леса. Из-под копыт по камням разбегались во все стороны стайки коричневых ящериц. Изредка ястребы пугали быстрой тенью одиноко пасущихся диких коз.
Солнце совсем зашло, когда после целого дня пути Сакумат и его спутник выехали к широкому плато, окружённому со всех сторон хребтами тёмно-серых гор. Ландшафт менялся на глазах: земля здесь была не такая засушливая, как внизу, кое-где пестрели пастбища и даже маленькие виноградники. В глубине плато, пока ещё на изрядном от них расстоянии, виднелось селение с домами из белого камня, а за ним, питая его прохладой, благодатно зеленела кедровая роща. Между селением и рощей, ослепляя своей белизной, возвышалось внушительное здание дворца. Размерами оно могло бы поспорить с самым большим домом в городе Сакумата.
Оставив позади земельные угодья, они проехали улицами селенья, и затем Сакумат был препровождён в покои дворца. Он с наслаждением погрузился в царившую здесь глубокую тишину, разглядывал покрытые золочёным рисунком двери из кедрового дерева и бархатные, расшитые жемчугом одежды прислуги.
Потом его провели в большую прохладную комнату с широким окном, обращённым в сторону селения. Отсюда можно было окинуть одним взглядом всё подковообразное пространство плато вместе с обступившими его вершинами гор.
Бурбану тут же доложили о прибытии гостя. В комнату вошёл высокий человек, по виду одних лет с художником. Волосы у него были короткие и почти совсем седые, а пышные тёмные усы казались на лице какой-то чуждой экзотической растительностью.
