Описываемые события происходили примерно в 311 – 312 годах. Адвокат Пинарий посетил Елену в захолустной Ксерампелине и сообщил о смерти её бывшего мужа императора Констанция, который завещал ей огромную сумму денег. Заодно выяснилось, что Елена пребывает в заточении только по причине своей юридической неграмотности.
Неизвестно, существовал ли в те времена лозунг "на свободу с чистой совестью", но стоит обратить внимание на душевное состояние Елены. В ней были усталость и нежелание возвращаться в прежнюю жизнь. Она тогда не собиралась никому ничего доказывать, сводить какие-то счёты. Она решила дожить свою жизнь на живописном берегу Понта Эвксинского, вдали от суеты и тщеславия. Но что-то пошло не по намеченному ей маршруту. В её планы вмешался рок, пока ещё не ясно, злой или добрый.
1.
Итак, на Елену неожиданно свалилась свобода вместе с богатством.
Оставаться в Ксерампелине ей как-то не хотелось.
Единственное, что держало её здесь – это её Каупона Лавиния, её гостиница, созданная на деньги Лавинии.
– Тассилея, остаёшься за старшую. Вот тебе флакон-алабаструм из-под духов, в нём обломок ветки. Тот, кто предъявит тебе палочку, совпадающую по разлому, тот хозяин этого заведения «Каупона-Лавиния».
– И к чему эта детективная романтика? Что, мы Лавинию не узнаем без этой палки? У неё же на лбу написано, ты же сама рассказывала.
– Тассилея, не тупи! Лавиния может не сама появиться, она может передать права владения.
– А если никто не придёт?
– И такое может случиться. Тогда поделите всё между собой.
– И сколько ждать в этом подвешенном состоянии?
– Я не знаю, спроси у эдила, как там исчисляется срок давности. Самое главное – чтобы всё было по закону и справедливости!
– Так по закону, или по справедливости? Тебе ведь хорошо известно, что это далеко не одно и то же.
– Не доставай меня, Тассилея! Не тускней в моей памяти! Собери всех девочек, я хочу попрощаться.
– Ну что, подруги мои ненаглядные, последний раз видимся, надеюсь. Живите дружно… Особенно вас это касается, Класта и Альцена! С эдилом не ссорьтесь, если придёт сам или с товарищем – приютите по высшему разряду. Если припрётся с двумя или больше – гоните в шею, не пускайте на голову садиться!
– И где ты нашла новое пристанище, лена? – спросили горничные.
Лена – это не фамильярность, это наоборот. Так тогда уважительно называли владелиц заведений сомнительной репутации. Помните, у Овидия: «Pro facie multis vox sua lena fuit»…
Потом у Елены кончились слова, выливались одни чувства. Помолчав немного, она промокнула глаза и сказала твёрдым голосом:
– Слышите ржание белых лошадей? Это за мной! Прощайте, девочки, не забывайте, что вы наместницы красоты в этом царстве уродства! Этот двор – территория нашего посольства!
– Посольства? А разве у нас не война?
– Нет! У нас мирное сожительство и великодушие к побеждённым!
Елена подняла руку с двумя растопыренными в знак победы пальцами, повернулась и пошла к выходу.
Елена решила перебраться на берег Эвксина. Там, в рыбацком посёлке Посиканта, недалеко от Артаки, она присмотрела себе виллу на морском побережье, элегантную, утопающую в зелени и невероятно дешёвую.
После готских набегов недвижимость на морском берегу сильно упала в цене.
Она уже представляла себя, сидящей на террасе и попивающей вино под рокот волн, крушащих прибрежные скалы.
Однако судьба распорядилась по-другому. Как-то она сидела в термополии (кафе) на городской площади Артаки и ждала продавца заветной виллы.
Но вместо делового партнёра к ней приблизился какой-то бродяга с каким-то костылём.
– Тебе привет от сына Монимоса, он просит срочно приехать, – сказал, подмигивая и странно кривляясь чертами лица. – На его деревья, что он посадил в августе, напали гусеницы.
– Я не знаю никакого Монимоса, ни его сына-придурка, который сажает деревья в августе! – резко отрезала Елена. – Я жду человека, а ты мне мешаешь!
– Из Посиканты? Он не придёт, можешь не ждать! – ухмыльнулся незнакомец и подсел рядом.
Елена поднялась и пошла прочь. Бродяга устремился за ней. Он уже не ковылял, а костыль зажал под мышкой.
– Ну а меня ты узнаёшь? – спросил он тихим голосом.
Елена взглянула в его лицо – действительно, что-то в облике преследователя показалось ей знакомым.
Когда они вышли на безлюдную улицу, незнакомец бесцеремонно схватил Елену за руку.
– Что ты себе позволяешь, хамло?!
– Мне надо удостоверить твою личность. По моим сведениям, на бугорке луны должна быть выколота пентафилея. Вот она, значит всё правильно, это и есть Елена. А ты не ломайся, было время, когда я хватал тебя не только за руку. Это было в Наиссе, но сейчас не до воспоминаний. Меня зовут Астикл, прислал меня твой сын Константин, чтобы я тебя срочно вывез в Треверы. Здесь тебе опасно.
– А ты что, не мог этого сказать сразу?
– Не мог. Весь эмпорий прослушивается скрытыми системами из раструбов и резонаторов. Все те горшки – они не декоративные, это эхеи, они от слова «эхо», чтоб ты знала!
– Что за чушь ты несёшь, кому я нужна, чтобы меня подслушивать?!
– Следят именно за тобой, можешь мне поверить! Эти стелы с изречениями философов расставлены по эллипсу, а тебя посадили именно в фокусе этого эллипса! Поэтому и пришлось шифроваться. «Монимос» – это по-гречески «Констанций», а сын Монимоса – это, следовательно, Константин. Неужели трудно было догадаться – я ж тебе старательно семафорил мимикой лица своего, морганием глаз сигналил.
