Вовка задрал голову к небу, будто чувствуя, что сейчас произойдёт что-то важное – самое важное, самое яркое, что может случиться в жизни. Да, именно сейчас, в это мгновение! И то, что произойдёт – поменяет всё в корне, перевернёт страницу, и с неё, с новой чистой страницы жизни, тут же брызнут миллионы красок. Он рванул растопыренную ладонь к небу и замер, с жадностью слушая шёпот ленивого июльского ветерка.
Ну… Давай! Где же ты? Вот она, моя ладонь!..
Ветерок обволок Вовкины пальцы, ласково поиграл с ними, а затем нежно опустил в ладонь цветок. Маленький апельсиновый ландыш. Не дыша, Вовка протянул его Вике:
– Это тебе! – и густо покраснел.
– Ты первый раз даришь девушке цветок? – Вика вдохнула аромат и рассмеялась.
Вовка не понял, почему она смеётся, и покраснел ещё гуще:
– Да. Но почему апельсиновые ландыши падают с неба?
– Ты, правда, не знаешь?
Вопрос обескуражил Вовку. Вика почувствовала это:
– Мне папа рассказывал.
– Папа?
– Да, мой папа, Сергей. Он умер, и теперь я совсем одна.
Вовка сжал губы и побелел. Он тысячи раз по ночам думал, что такое, когда у тебя есть папа? Как это? Огромный нежный человек, который кидает тебя в воздух так, что замирает дух, а потом, когда от восторженного страха сжимается сердце и холодеют ладони, ловит у самой земли… И вы оба хохочете до судорог, и он целует тебя в пухлые розовые щёки, а ты ежишься от его колкой щетины и хохочешь ещё сильнее, заливаешься смехом… Он видел это во снах, которые приходили к нему ниоткуда и уходили потом в никуда… И просыпался утром и в который раз на мокрой от слёз подушке. Это не правда, папа не может умереть! Они созданы, чтобы всегда быть с тобой! Вовка был в этом уверен.
Но промолчал.
Вика покачала головой:
– Совсем…
– Нет, – просипел Вовка, – ты не одна… Теперь мы вместе.
Вика положила ему голову на плечо и вздохнула:
– Папа рассказывал, что апельсиновый ландыш – предвестник желания. Самого главного в жизни. Ведь часто бывает – живёт человек и не знает, зачем, что ему надо в жизни, и для чего… Но если ландыш спустился в ладонь, то человек непременно поймёт, найдёт, ради чего жить, и желание обязательно сбудется. Вот ты, Вовка… – она нежно погладила лепестки цветка подушечкой мизинца. – Ведь он не просто так спустился к тебе… Ну, скажи, есть у тебя желание?
Вовка изо всех сил пальцами сжал колени. Изо всех сил, до белых костяшек. Так он делал всегда, сколько себя помнил, когда нужно было решение, пусть хоть самое крошечное… Ведь в итоге, из всех, крошечных и не очень, сложится одно – самое главное в жизни. Узнать бы ещё, какое… Сейчас Вовка не знал, но что-то в глубине кричало, что про́бил час.
– Ты мне расскажешь об апельсиновом ландыше? – чуть слышно произнёс он. – Так, как рассказал тебе папа…
Ольга Витальевна смотрела на причудливый дуэт. Их притянуло магнитом в первый же день, а они, воспитатели, толком ничего и не поняли, только увидели, как Вовка с Викой прилипли друг к другу сразу же и навсегда, и единственной му́кой в жизни для них стало расставание – долгое, ржавое и гадкое расставание с вечера до утра, когда опять смогут сесть на обшарпанную скамейку, как сейчас, и вдвоём молча уставиться в одну точку. Уставиться надолго, хоть на весь день, не шевелясь, не двигаясь, только переплетя пальцы рук в нежном узоре…
– Дело в садовнике, – Вика почувствовала, как Вовка превратился в слух. – Он слеп, но знает преогромнейший сад свой хозяйки, мадам Софи, как свои пять пальцев. Каждое утро Жокто, так его зовут, выходит поздороваться с розами, потом, напевая старинный романс, поливает азалии… Когда вдруг, неизвестно каким образом, из проросших в земле семян плющ начинает карабкаться по яблоням, он надевает свои бежевые бархатные перчатки и с виноватым видом срезает зелёные сочные побеги… Мадам Софи заходит по утрам к нему в каморку, что скрыта за кустами жасмина, и говорит: «Жокто, я жду от вас божественного чуда! Да-да, именно сегодня! Ведь именно сегодня…» и она рассказывает, что чудесного произошло именно сегодня, именно когда-то, с кем-то и почему.
Вика пальцами рисовала в воздухе мадам Софи, и Вовка увидел, какое огромное доброе сердце бьётся в её груди, увидел, как мадам Софи одинока, как дорог ей старый садовник Жокто. Настолько старый, что помнит, как матушка мадам Софи выходила замуж.
– У неё совсем никого нет? – перебил шёпотом Вовка. – Она одинока?..
– Да, кроме Жокто – никого.
– И поэтому у неё такое огромное тёплое сердце?
Вика задумалась:
– Наверное… Ведь сердце прокачивает и кровь, и любовь, и страдания… Много работы… – и замолчала.
Вовка нежно дотронулся подушечками пальцев до её руки, пробежал вверх до шеи, нырнул ими в волосы. Потом указательным пальцем, едва касаясь кожи, провёл через лоб на аккуратненький носик и чуть нажал его кончик, как кнопку звонка:
– Апельсиновый ландыш, – тихо напомнил он Вике.
– Жокто – не просто садовник. Он умеет творить чудеса. Именно он вывел те самые розы, Глювайн, лепестки которых согревают замерзающих альпинистов. Его нарцисс, который назвали «Глаза», расцвёл впервые здесь, у нас, на Воробьёвых горах, и к нему летят все бабочки мира. Да-да! – с жаром говорила Вика. – Представляешь? Все хотят увидеть, как зацветают эти нарциссы. И даже бабочки-махаоны прилетают из Южной Америки, чтобы присесть и вдохнуть аромат цветов! Мы обязательно это увидим.
