Время камни собирать,
А не что попало.
Хватит принципы марать,
Поднимай забрало!
Мы идём в последний бой
За идею света.
Ты да я, да мы с тобой —
Пленники завета.
Зажигай же факела
Против тьмы кромешной,
Чтобы потекла смола
Из купели грешной.
Просто так не дарят рай —
Слишком он бесценен.
Не сиди, и не мечтай,
Если не уверен.
А уверен, так вперёд —
За мечту бороться.
Ведь тебя душа зовёт,
А она добьётся…
Не всё ещё написано,
Не всё ещё рассказано.
Не всё ещё бессмысленно,
Не всем ещё обязан я.
Не мне от жизни прятаться,
Не вам о ней заботиться.
У всех своя сумятица,
У всех своя околица.
Почём же нынче горести,
Почём же нынче радости?
Спросите свои совести:
Откуда столько гадости?
Простите, люди добрые,
Простите по-хорошему.
Мы братья-сёстры сводные,
Мы все здесь кем-то брошены.
И видимо-невидимо,
И жданно-неожиданно
Уже себя не видим мы,
Уже всё так обыденно.
Запретное на блюдечке,
Заветное развеяно.
Оно осталось в люлечке,
Оно уже потеряно.
Пока живём, надеемся.
Пока живём, меняемся.
И от надежды греемся,
И от нее стараемся…
Мне перед временем не стыдно,
Хотя по-разному я жил.
Но в целом всё-таки обидно,
Что я в себя его впустил.
Оно пестрит хамелеоном,
Не успеваешь привыкать.
То мАнит дух фантомным троном,
То хочет жёстко в грязь втоптать.
Без времени весьма уютно —
Как в сказке в коконе своём.
В нём безмятежно абсолютно
И бури мира ни по чём.
Ты сам с собой, ты настоящий.
Свой мир не кинет, не предаст.
Сидишь себе в сознанье зрящий,
И ешь его за пластом пласт.
Вокруг снуют смешные люди,
Лопочут громко о делах:
Кто о проблемах, кто о чуде,
А ты живёшь в своих мечтах.
Они реальней яви мира,
В них нет грехов и неудач.
В них не творишь себе кумира,
Сиди себе, твори, чудачь.
Но раз рискнул, то и не стыдно —
Я не кидал, не предавал.
Бывает иногда обидно,
Что этот подлый путь избрал…
Я хотел бы писать о берёзах,
О природе великой страны,
Где исполен чудес даже воздух,
О цветущих красОтах весны.
Я хотел бы писать о прекрасном —
О любви и свиданиях с ней,
О романе красивом и страстном,
Он, конечно, всем людям нужней.
Я хотел бы писать про свой город,
И о гордой его красоте.
И о том, что мне чудится шёпот
В древних зданиях, в каждой стене.
Я хотел бы писать об уюте
В нетревожной и доброй душе,
Что по каждой прожИтой минуте
Не скучает запойно уже.
Но любовь, как природа и город,
Затмевается тем, что сильней —
Я давно ощущаю лишь холод,
Что исходит волной от людей.
Я замёрз в этом мире коварства,
Мне не хочется больше здесь быть.
Эти муки промозглого царства
И меня заставляют остыть.
Мне приходится чувствовать это,
И приходится часто кричать:
«Дайте, дайте же люди мне света,
Чтобы мог о хорошем писать»…
Кажется всё мной написано,
Кажется всё мной рассказано.
Как на шампур всё нанизано,
Маслом на жизнь всё намазано.
Но не добраться до главного,
Не дорасти до заветного.
В прелестях боя неравного —
Смерть любопытного смертного.
Что же тогда мы все маемся
В поисках истинной истины?
Что же по мыслям скитаемся
Будто из неба отчислены?
К счастью идём по головушкам
Тех, кто достоин прощения.
Дочери Софьи – все вдовушки,
Но отказались от мщения.
Что же мы рядимся в светлое,
Коли черны по деяниям?
Сверху всё наше – заметное,
Все мы равны пред закланием.
Тленным душа не насытится,
Сколько не жри окружающих.
Только лишь тени возвысятся
В людях печаль умножающих.
Где бы набраться той смелости,
Чтобы под маски заглядывать?
Как же добраться до зрелости,
Чтобы себя не обманывать?
Заплетаются мысли и ноги,
Я полжизни уже прошагал.
В этой трудной, но нужной дороге
Много разных историй познал:
О любви сквозь горючие слёзы,
О предательстве лучших друзей.
Не бежал от безрадостной прозы,
Распивая с людьми всех мастей.
Сам любил глубоко и беспечно,
Ненавидел и рвал, и метал.
Много раз с фатализмом по встречной
Против правил по жизни летал.
Знал блаженство и ведал печали,
И в компаниях был одинок.
Было время, все чувства молчали,
Но ожить и идти дальше смог.
Опускались в бессилии руки,
А затем был душевный подъём.
Задыхался от траурной скуки,
А потом балагурил шутом.
Я плевал на людские законы,
После долго сгорал от стыда.
Под царями расшатывал троны,
Сам на них восседал иногда.
Заявлял о презреньи открыто,
Извинялся и всё забывал.
Мне казалось, что всё шито-крыто.
В клочья скромность до Одури рвал.
Но всегда и везде был собою,
Никогда не юлил и не лгал.
А теперь окрылённый мечтою
Зазеркалье своё растоптал…
Я не прошу людей мне верить —
Не Станиславские они.
Привычней просто мыслью мерить
Творцом подаренные дни.
Не собираюсь жить до края,
Мне в меру небеса и дно.
Но почему-то точно знаю —
Придётся выбрать лишь одно.
Я не гоню людей от сердца,
Они ранимы и слабы.
В них очень много от младенцев,
Вот только те не так мертвы.
Не собираюсь быть судьёю —
Мне вдоволь тишины ночей,
Где я своею колеёю
Пишу, свободный и ничей.
Я не зову людей на помощь,
У них своих хватает дел.
И я для них ведь тоже овощ,
Хоть по другому рос и спел.
Не собираюсь извиняться
За их же мысли обо мне.
И в извиненьи растворяться
В нелепом, чуждом общем дне.
Я не пущу людей до сада,
Что очень бережно растил.
В нём пустота – моя отрада,
Ведь сам его и запустил.
Не собираюсь за возмездность
