Мизутани-сан молчал. Сурия строгим взглядом сопровождала монолог брата о японской восприимчивости. Набрали ерунды, вложили денег в раздувание ценности, и все, Энди Ворхол победил.
Мизутани-сан молчал. Сурия нахмурила брови, а ее корейский подбородок принял угрожающий характер.
– Здесь иностранец. Причем она указала только на меня. А ты ведешь себя как тупой истерик.
Мизутани молчал, но теперь разглядывал «матчаван» снизу, приподняв над головой. Неловкость ситуации с выступлением Сурии, позволила переключить внимание на нечто постоянно влекущее. И этим он уже сказал без слов:
– Разве можно это чудо назвать ерундой.
Я спросил: «откуда это у Вас?»
Сурия:
– Купила недалеко от Фукуоки в провинциальном антиквариате за 120 Eur.
Мизутани:
– Он старый, и определенно корейская глина, смешанная с фарфоровой массой, или даже очень не очищенной фарфоровой массой.
Сурия:
– Да ему больше 500 лет.
Я не выдержал:
– Больше 500? Так ведь Sen no Rikyu тогда еще не родился. Вы это меня решили разыграть?
Я улыбнулся, обрадовавшись возможности совсем развеселить общение после монолога брата Сурии.
Мизутани-сан:
– То, что ты сейчас видишь, как космический Матча-ван, 500 лет назад ценности почти никакой не имело, и вопрос в том, что является различием между рисовой чашкой и матча-ваном в принципе.
Сурия:
– Да, очень интересно услышать мнение персонажа из Европы.
Брат Сурии:
– Да, ха-ха, у вас ничего общего с рисовой чашкой вообще нет. Это то же самое, что спрашивать, какая разница меж BMW и Hyundai у того, кто из машин знает только стиральную.
Сурия не выдержала и влепила брату так, что тот лбом ударился о настольную лампу.
Потом встал, собрал все, что уронил со стола, и ушел молча. Сурия, как хладнокровный удав, поправила лампу и уселась слушать мой ответ, мол, у тебя была пауза, для обмозговать тему. Когда вопрос задавался, я думал, что он не трудный, и ответ у меня есть наверняка, но теперь я сказал, что Сурия, возможно, зря брата треснула, а что если он прав. Что если это и есть непреодолимая бездна меж Europe и Азией? У меня в голове, конечно, пролетел ураган картинок знаменитых Матча-ванов. Начиная с корейского мастера, который по заказу Рикию-сана делал чашки будь здоров, но это и все, что ли.
Сурия:
– Давай, интересно.
Мизутани:
– Закрой глаза. Вот, ты сейчас держишь в руках – это Матча-ван.
– Да.
Мизутани:
– А сейчас я опять вложил тебе в руки ту же чашку, ощути ее как рисовую. Сам теперь попробуй, подержи как рисовую, потом как Матча-ван.
Я открыл глаза. Сурия была в восторге от подхода к теме. Но явно хотела знать больше, что я выдам, а я…
Я сказал:
– Очень сложно, не в смысле, что нет разницы или ценность в том-то и в том-то. Ваби, Саби, пустота, а какая-то культурная революция в мыслях, и просто плотину прорвало, мне самому интересно, что я выдам.
А может надо дать чтобы устоялось.
Мизутани улыбнулся. Сурия на процентов 30 ответом удовлетворилась, но сказала, что я все еще в долгу и обязан оповестить о результате мысли.
Демонтаж:
– Если получится подобрать подходяще Хай и Цзы, то пожалуй, Сю – больше к Полю Живота, как хотелось.
Серж:
– Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим в гробах живот даровав.
Серж пропел без вступления сразу и вдохновенно.
Юки:
– О-о-о! Какой-то секрет.
Серж:
– Студентом будучи довелось всю ночь в Елоховском Соборе на Пасху, патриарх Алексий служил. Потом освещал еду, разложенную на длинных столах, у всех куличи, яйца, а у меня батон, на него денег только и хватило, хе-хе.
Юки:
– Хи-хи-хи-хи.
Демонтаж:
– И?
Серж:
– Патриарх подходил к каждому, кто стоял со своими куличами как гроссмейстер по шахматам, макал венчиком в свою посудину и побрызгивал, а когда моя очередь подошла, мимо, и следующего почему-то.
Тогда я взял батон и опять по ходу устроился, бабушки любезно место позаботились.
Демонтаж:
– Хе-хе, узнаю почерк.
Серж:
– На этот раз Патриарх посмотрел на меня с паузой, потом по ощущению венчиком полведра зацепил, и как жмахнет все на меня. Рядом стоявшая бабуля тихо вскрикнула: «Батюшки!»
Я говорю «спасибо», а с меня стекает как в куросавовских фильмах дождь.
Потом в метро еще милиция остановила, как я странно весь мокрый и с батоном. Они мне кличку приклеили «ветхозаветный студент».
Демонтаж:
– Ты что-то сказать хотел, увлекся.
Серж:
– Я даже не знаю что хотел.
Там во время службы небольшая давка такая, все ближе все плотно так друг к другу, а рядом бабушки вот эту: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть попрах и сущим во гробах живот даровах».
(Серж опять спел).
Вот пели все, и священники, все пели, но те бабушки какие-то ноты, как Юки сказала – «секрет». Я и сейчас слышу, а вот повторить не получается.
Юки:
– А, да, да, да, я вспомнила. Он тогда в общежитие пришел похожий на Бездомного из «Мастера и М.». Батон откушенный, и в нем свечка горит. Все с праздничного будуна спали, а он ходил и пел эту вот, «Воскресе». Так громко, хи-хи-хи.
Серж:
– Да-а, я после Елоховского и мясо перестал есть.