Начало октября выдалось сухим и солнечным. Софья угадала с прогнозами и устроила в саду пикник, приуроченный к Ваниному выздоровлению и их отъезду.
Безукоризненно играя роль довольной кошки, я расположилась нога на ногу в дачном кресле и, потягивая грейпфрутовый сок, погрузилась в безмятежность. Но романтичная элегия была лишь тщательно продуманной маскировкой постоянной внутренней тревоги. Сознанием снова овладевал чудовищный калейдоскоп…
Скользкая, заплёванная преступниками и усеянная бутылочными осколками, трава и на пике отчаяния, как на грани помешательства, глаза – фосфоресцирующие очи на сосредоточенном лице Херувима. Такси. Немая статуя на подъездной дорожке и его последний взгляд. Бледное, безжизненное лицо со скульптурными морщинами. И обречённое: «Остаюсь чудовищем…».
Всё. Предел. Искусственное состояние «просветления» разлетелось вдребезги. Судорожное дыхание. Пальцы онемели. В ушах отдаётся пульс… Я подавила симптомы панической атаки1, но от «удушья» мне избавиться не удалось.
– Шш… Тебе больше ничего не угрожает. Только одна вечно голодная рептилия. – Упущенные секунды слабости, и мой укромный уголок личного пространства был демаскирован. Гордон прогрессировал в маниакальном чувстве собственности. Восстанавливая дыхание, я иронично предвидела перспективы. Этот тиран ревновал меня уже не к отдельным личностям, а к моему же собственному уединению, бесцеремонно требуя внимания к своей персоне. – Мояа-а. Ты вся моя. Дыши. Мной дыши… – Губ коснулось дыхание неукротимого хищника. И я уже молилась, чтобы его красноречивые доказательства не превратились в «искусственную вентиляцию лёгких».
Однако ни темперамент Гордона, ни умышленно созданный богемный образ, не могли заглушить растущей тревоги. Вот и сейчас, сидя под старой яблоней, которая без листьев с крашеным стволом выглядела символично моему состоянию души, я ощущала себя такой же выпотрошенной, застывшей и ведомой.
Порыв ветра сорвал последнюю пару мёртвых листьев. Я поёжилась и помешала длинной металлической соломинкой мякоть на дне бокала. Взгляд невольно задержался на соломинке. Перед глазами всплыли яркие воспоминания годичной давности. В тот ноябрь у этих соломинок было иное назначение. Одного только призрака вампира с раскроенным контейнером донорской крови в качестве аперитива оказалось достаточно. Сок попросился наружу. Бледнеющее приведение с размаху всадило металлический реквизит в рыхлую землю. Резко затормозив на бегу с тарелкой фрисби, Гордон помрачнел и решительно направился ко мне. Собаки, наскакивая на своего кумира, разочарованно потрусили следом. Но тут, спасая меня от хищного нападения, Ли нахально выдернула из ладони обожаемого хозяина тарелку и понеслась в другой конец сада.
«Даже это для него вызов», – со стороны восхищаясь резвящимся великовозрастным мальчишкой, таким непохожим на две свои крайности: недавнего неприступного сноба и тяжёлого пациента с острой формой посттравматического расстройства2, – я опять попыталась определить степень личной абулии3, но рассуждения не обрели законченной формы. Над ухом пробасил «гудок парохода»:
– Не помешаю? – Иван всё ещё пристыжено прятал глаза и держался при мне с Соней более официально, чем следовало бы. Но на самом деле, статус виновной негласно оставался за мной. Решение о замужестве, мягко говоря, было вероломным актом против доверчивого Вани. Разоблачающие слова Георгия в Камелоте только усилили мои муки совести. Я опять зависла на гнетущих предчувствиях, вспоминая свой «подвиг веры» ради покойного кузена Княжина…
Ритуальная служба с символичным названием «Воскресение» заслуженно имела самые лояльные отзывы. Молчаливые и лишённые предвзятого мнения пятеро работников знали, кого я хоронила. Преступник. Убийца. Террорист. Маньяк. Не знали они только одного – об аномальных особенностях своего усопшего клиента. Эмоций не было, только однажды промелькнуло удивление на лице менеджера крематория, когда я настояла на присутствии при самой кремации. Сочувствие в его глазах появилось скорее к моему юному возрасту, а не к личности, с которой я прощалась.
Брошенный всеми, даже отвергнутый собственной матерью, осуждённый Варавва4… Ушёл, свободный от демонического плена. Видя его ломки в Камелоте, я уже не сомневалась. Георгий был со мной на пляже. Каким-то невероятным образом он восстанавливал мои тело и сознание. Но из всего этого бреда мне запомнился только нечеловеческий вопль, когда его фантом распылило в воздухе. Он принял на себя удар и стал последним буфером между мной и демонами.
«Всегда надёжной сенью за твоей спиной…», – он сдерживал зверя, прикрывая меня до последнего вздоха.
«Зачем? Зачем ещё один пожертвовал собой?».
«Люблю. Кощунственно, но правда», – я поняла и то, что было сказано мне лично, между слов – что транслировали его чистые, лишённые демонического контроля глаза. Что я в них видела? Раскаяние, обречённость, смирение и решительность: «Не бойся. Буду с тобой до конца. Своего конца…». Он остался верен. Я же? Не оставалась должной никому ничем. Кроме взаимной любви.
