– Север, юг и запад Европы окружены морями. Северный Ледовитый океан, Средиземное море и Атлантический океан составляют естественные границы этого континента. Восточная граница Европы проходит по территории Российской империи. Она спускается по Уральским горам, делит надвое Каспийское море и далее проходит через Закавказье. И тут наука еще не сказала своего окончательного слова. Некоторые ученые относят к Европе и южные склоны Кавказских гор, другие же считают, что эта территория не может считаться Европой, особенно если учесть культурное развитие населяющих ее народов. Дети мои! От вас самих будет зависеть, причислят ли наш город к прогрессивной Европе или же отсталой Азии, – и профессор, облаченный в шитый золотом мундир преподавателей русских гимназий, довольно улыбнулся.
У сорока учеников третьего класса Бакинской русской императорской гуманитарной гимназии перехватило дыхание перед бездной науки и грузом ответственности, павшей на наши плечи.
Какое-то время мы все молчали. Мы – это тридцать мусульман, четыре армянина, два поляка, три сектанта и один русский.
Тут с последней парты поднял руку Мухаммед Гейдар:
– Простите, господин профессор, но мы хотели бы остаться в Азии.
Класс грохнул. Мухаммед Гейдар уже второй год отсиживал в третьем классе, и, пока Баку относился к Азии, существовала вероятность, что он не продвинется в учебе и на третий год, потому что согласно указу министерства в азиатских областях Российской империи учащиеся из числа местного населения могли учиться в одном и том же классе сколько им заблагорассудится.
Профессор Санин озабоченно потер лоб.
– Вот как! Значит, вы, Мухаммед Гейдар, хотите остаться в Азии? Ну-ка, выйдите к доске. А можете ли вы обосновать свое желание?
Мухаммед Гейдар стоял пунцово-красный, не в силах произнести ни слова. Он разинул рот, морщил лоб и бессмысленно таращил туповатые глаза. Немусульманская часть класса наслаждалась ситуацией. Надо было спасать положение, и поэтому я поднял руку и заявил, что тоже хочу остаться в Азии.
– Али-хан Ширваншир! И вы?! Ну ладно, выходите! – Профессор Санин, проклиная в душе злую судьбу, забросившую его на берега Каспия, нервно откашлялся и тихо, с надеждой, спросил: – А вы можете обосновать свое желание?
– Да. Я очень хорошо чувствую себя в Азии.
– Так-так… А вы когда-нибудь были в истинно дикой азиатской стране, скажем, в Иране?
– Да, прошлым летом.
– Так! А видели ли вы там величайшие достижения европейской культуры, ну, хотя бы автомобиль?
– Да, и причем самый большой. На тридцать человек, а может, и больше. Они ездят не в самом городе, а курсируют между городами.
– Вы говорите об автобусах, их используют потому, что не хватает железных дорог. Это – признак отсталости. Садитесь, Ширваншир!
Теперь наступила очередь торжествовать мусульманской части класса. Я шел к своей парте, сопровождаемый одобрительными взглядами.
Профессор Санин растерянно молчал. В его задачу входило воспитать своих учеников настоящими европейцами.
– А кто из вас был, например, в Берлине? – спросил он вдруг.
Но этот день для профессора явно выдался неудачным: сектант Майков поднял руку и сообщил, что, еще совсем маленьким, был в Берлине, но сейчас он ничего, кроме духоты вокзала, жуткого грохота метро да еще заботливо приготовленного для него мамой бутерброда с ветчиной, не помнит.
Мы, тридцать мусульман, сочли себя оскорбленными до глубины души его сообщением. А Сеид Мустафа даже попросил разрешения выйти в коридор, потому что его затошнило при одном лишь упоминании о свинине. Таким образом, раз и навсегда закончилась дискуссия о местоположении Баку.
Прозвенел звонок. Профессор Санин с огромным облегчением покинул класс, и мы, все сорок человек, гурьбой выбежали за ним. Это была большая перемена, и каждый мог выбирать на вкус любое из трех развлечений: выбежать во двор и затеять драку с учениками соседнего реального училища из-за того, что у них золотые пуговицы на мундирах и золотые кокарды, в то время как наши пуговицы и кокарды были серебряными; либо громко говорить друг с другом по-азербайджански, потому что русские этого языка не понимали, к тому же в гимназии во время занятий говорить на азербайджанском языке было запрещено; и, наконец, можно было пойти в расположенную напротив женскую гимназию святой Тамары. Я выбрал третий вариант.
Гимназистки в голубых, цвета мечты форменных платьях и белых фартуках степенно прогуливались по саду. Среди них была и моя двоюродная сестра Айша. Она гуляла под руку с самой красивой в мире девочкой Нино Кипиани. Увидев меня, Айша помахала рукой. Я подошел к ним и стал рассказывать о сражении, состоявшемся на уроке географии.
– Али-хан, ты дурак, – сказала, наморщив носик, самая красивая в мире девочка. – Слава Богу, что мы в Европе. Будь мы в Азии, мне давно следовало бы надеть чадру, и ты бы никогда не увидел моего лица.
Я был разбит наголову. Спорное географическое положение Баку действительно подарило мне благосклонность самых красивых в мире глаз.
Расстроенный, я решил не идти на остальные уроки и отправился бродить по улицам, разглядывая верблюдов, а потом долго стоял у моря, печально размышлял о Европе, Азии и прекрасных глазах Нино Кипиани.
