2 июня 2013 года. Санкт-Петербург
День первый
Хочется верить, что мой труд не будет напрасным. Я не обладаю информационной властью, не имею связей, не знаю людей, способных помочь мне. Раньше я не могла вообразить того, что произойдёт со мной. Признаюсь, какое-то время, меня одолевал соблазн просто выбросить эти бумаги и забыть обо всём. Хотелось сжечь их, предварительно искромсав ножницами, а пепел развеять над водой. Настолько сильно я боялась, а страх заставляет отрицать истину.
Но всё же, я поборола себя. На мне лежит слишком большая ответственность. Я не смею отказать Аленте. Он желает, чтобы я рассказала о тех событиях, и я сделаю это, невзирая ни на что.
***
Всё началось в тот миг, когда я поднялась на четвертый этаж, как и в предыдущие разы, не воспользовавшись лифтом. Причиной тому была невероятная запущенность, в которой пребывала лестничная клетка, да и сам лифт буквально прогнил изнутри. Еще были свежи воспоминания из далекого детства начала двухтысячных, когда парадные в домах спальных районов Петербурга были оккупированы бомжами и наркоманами. Грязные стены, оклеенные бог знает чем, липкий темный пол под ногами, запах гнилой картошки – все это плотно закрепилось в моей памяти и вновь воскресло, стоило мне войти в дом в районе Гражданского проспекта, что стоял неподалёку от живописного ручья.
Антонина Сергеевна и Анатолий Михайлович – мои прабабушка и прадедушка, ветераны Великой Отечественной войны, получили трехкомнатную квартиру с видом на Муринский парк еще в начале шестидесятых годов. Их старший сын Михаил Анатольевич приходился мне родным дедом по отцовской линии. Он часто навещал стариков, коротавших последние годы жизни в той самой квартире, вместе со своей женой Людмилой, приносил им еду, лекарства, помогал с уборкой. Иногда я приходила вместе с ним, тогда мне доводилось беседовать с прабабушкой Антониной. Она открывала деревянный ларец с драгоценностями и разрешала примерить янтарные бусы. Или же показывала старый альбом с черно-белыми фотографиями, где дородная дама с темными пышными волосами и пронзительным взглядом немного напряженно улыбается, держа под локоть высокого стройного мужчину с аккуратным пробором, правильным носом и светлыми глазами. Там же запечатлен мой дедушка вместе со своим младшим братом Димой, они плещутся в ванной, переставляют деревянных солдатиков по ковру, торжественно демонстрируют пионерские галстуки.
– Хорошее время было, очень хорошее, но и непростое, – вздыхала бабушка и протягивала мне очередную фотографию, – хотя ты навряд ли поймешь.
Прадедушка Толя ушёл из жизни год назад, к тому моменту я уже вышла из подросткового возраста, перешагнув рубеж двадцатилетия. После окончания юридического института устроилась на работу в адвокатскую контору на должность консультанта. До сих пор во мне живёт чувство запоздалой вины за то, что, погрязнув в учёбе и карьерных амбициях, не уделяла внимания старикам, отдалившись от них. Не проявляла особого интереса к рассказам о войне, не лезла с расспросами.
Накануне смерти прадед сделался беспомощным, почти никого не узнавал, даже на любимую супругу смотрел с недоверием. Когда его не стало, прабабушка и сама слегла: тяжёлая простуда подкосила её, приковав к постели. Спустя год она умерла. Сегодня мы простились с ней, отправив в последний путь.
***
Так или иначе, сразу после того как вся немногочисленная родня покинула стены крематория, было принято решение отправиться прямиком на квартиру ныне покойных, для того чтобы разделить общую трапезу и помянуть усопших.
После затхлого смрада лестницы квартира встретила нас свежевыбеленными стенами, новым линолеумом в коридоре и легким запахом нафталина.
– Но как? – я повернулась к отцу. – Помню, что здесь были старый советский ремонт и горы хлама!
– После смерти деда мы отправили бабушку в Белоруссию к сестре, а сами вычистили все и наняли рабочих, которые привели все в порядок.
– Неужели вы все вещи просто выбросили на помойку, как ненужный мусор?! А как же драгоценности, книги, да и дедовский секретер хотя бы?
Отец поморщился в ответ на это и прошел в комнату, где суетились женщины, накрывая стол.
– Сейчас придет дядя Дима, он занимался ремонтом, вот у него и спросишь.
Дядя Дима приехал только минут через сорок с двумя плоскими картонками, от которых исходил аппетитный запах сдобы с черникой и клюквой.
– Осетинские пироги подходят к любому случаю – хоть на свадьбу, хоть на поминки, честное слово, мы с Ириной их просто обожаем, угощайся, Люд, – он положил кусок в тарелку моей бабушки, – и ты, Вероника, выбирай, какие ягоды больше нравятся.
Я указала на чернику и стала ждать подходящего момента, чтобы задать вопрос о дедушкиных вещах. Время тянулось слишком медленно; прозвучал уже не один тост, восхваляющий земные деяния стариков, было съедено все оливье, и от пирогов почти ничего не осталось.
– Я тут портрет деда нашла, – протянула Ирина, – в военной форме, совсем молодой и красивый здесь. Только бабушка его здесь не узнала, говорит: «Убери его подальше отсюда, не могу его видеть, это не мой муж».
