Лошади, которая знает, что она лошадь, нет в природе.
Главная задача человека состоит
в том, чтобы усвоить: он – не лошадь.
(ДОВ БЕР ИЗ МЕЖЕРИЧА)
Пролог.
Михаил вернулся домой в 3.15 ночи. Эти самые 3.15 навязчиво и зелено горели в темноте над телевизором. Старая военная привычка следить за временем сработала. После увольнения из армии он всячески пытался отделаться от поминутного, а порой посекундного отсчета своей жизни и снял часы с руки в день получения приказа об увольнении и более не одевал никогда. Почему так с часами. Полезный вообще-то прибор. Ему почему-то казалось, что с общепринятым понятием времени не все в порядке. Почему? Объяснения у него не было. Так, ощущение. Но привычка – вторая натура. Банальность, конечно, но правдивая.
Квартира пуста. Опять. Последнее время она часто пуста. Жена уже ушла. А может быть, еще не пришла. Кто ж знает, черт подери ее! Свет не хотелось зажигать. Чего его зажигать? Все, что есть в доме, стоит на своих, хорошо известных местах, а темнота скрывает ставшую в последние месяцы привычной запущенность небольшой, но когда-то очень уютной квартирки. Михаил сел на кухне не раздевшись. Нащупал пепельницу и какую-то чашку. Вытащил из кармана куртки банку пива и дернул ключ. Пиво недовольно зашипело и плюнуло пеной на руку и рукав. «Вот ведь гадость, какая. Пиво теплое!». Дрянь. Все дрянь. Все вообще! Раздражение накатывало. Накрывало все сильнее. И не хотелось и не моглось его гасить. Кровь порядком уже подогретая алкоголем вскипала. Руки сжались в кулаки до боли. Особенно в правой. В ней оказалась банка, раздавленная всмятку, пиво из которой уже текло по столу и на пол и на колени. Михаил вскочил инстинктивно – стул упал с грохотом, резко прозвучавшим в ночи. Банка с силой, брошенная в стену снесла с холодильника горшок с цветком. Да что же это такое! Под ноги попался опрокинутый стул. Прямо по косточке. Как больно! Ах ты, гад, ползучий! От удара стул отлетел в угол. Там разлетелось еще что-то стеклянное. От досады он треснул кулаком по столу – чашка брызнула осколками, часть которых осталась в руке, разорвав плоть. Вот, дрянь! Все события последнего года навалились одновременно и закружились в хороводе неразрывной чередой. Полный развал бизнеса, которым он занимался последнее время, цепь попыток его наладить перемежающаяся попойками для снятия стресса с загулами до утра, которые довели жену до отчаяния и ухода в виртуальный мир Интернета с головой и телом. Подлость партнеров по бизнесу. Наезды кредиторов. И еще бог знает сколькими более мелкими, но не менее неприятными событиями последнего времени, которые завершали его любовь к человечеству и текущему мироустройству окончательно.
Затуманенное сознание не справлялось с хаосом эмоций. От всего этого было только почти физическое ощущение черноты во вздыбившейся душе, еще более усугубляющее темноту разгромленной кухни.
Михаил стоял посреди бывшего домашнего очага и тихо рычал от бессилия. Он не умел сдаваться. Его всю жизнь учили именно не сдаваться. И он бился с неудачами с упорством. И это вовсе не страшило его. Страшно было другое. То, что все, что было фундаментом его жизни: долг, честь, семья, друзья, страна – все, все это разрушилось за какой-то год-полтора. И люди, которых он любил и считал своим долгом защищать, как его учили, стали ненавистными и презираемы им. Это порождало страшную пустоту в душе. Практически невыносимое состояние. И еще – ему больше не хотелось бороться. Он больше не хотел вообще ничего! Ни любви, ни денег, ни славы, ни знаний. Ничего… Осталось только острое сожаление о жене. Они прожили очень хорошую жизнь в любви, вырастив замечательного сына. И теперь стали почти чужими и даже враждебными друг другу. Это обстоятельство злило более остальных.
Казалось, что мир рассыпался. Но рассыпался как-то уж очень пошло. Неправильно как-то. Нечестно! И кто же в ответе за все это? Михаил поднял лицо вверх и впервые в жизни подумал о Том, Кто мог все это устроить. «Эй, ты там, наверху!». Глухо сказал, но скорее зарычал, срываясь на хрип: « Если ты есть вообще. Это, что за дерьмо ты тут натворил? И, что тебе этот бардак сойдет с рук?». Впервые за много лет по его щекам полились слезы. Слезы жуткой злости и отчаяния и он их пытался вытереть рукой не видя, что она в крови. «Я хочу дать тебе в морду! Я вызываю тебя биться! Появись и отвечай. Мне наплевать, что ты меня убьешь. Наплевать мне на такую жизнь. Только появись!». Пульс с такой силой бил в виски, что, казалось, голова лопнет. Но тихо. Конечно же, тихо. «Нет тебя! Или ты наделал это все и свалил!? Или ты просто садюга и наслаждаешься сейчас!? Твои создания всю свою никчемную жизнь посвящают тому, чтобы бить и жрать себе подобных. Загадили всю планету до ручки. И все их достижения только в том, что они могут теперь совсем разнести ее термоядом на молекулы! Если бы мог я сбросить тебя с твоего места, я бы сделал все иначе. Люди не страдали бы так!». Тихо. Навалилась тупая, тяжкая усталость и он, сбросив с себя где-то по дороге куртку, побрел, натыкаясь на стены в спальню, к кровати. Заснул еще, не коснувшись подушки.
