Утром меня, как обычно, разбудили крики, проникающие через полуоткрытое окно. Немного помаявшись в постели, так как спать я лег довольно поздно, и чувствуя, что уснуть мне уже все равно не удастся, я встал и подошел к окну.
Небо было почти чистое. Редкие лазоревые облака мчались к западу, пытаясь скрыться от яростных лучей солнца. Утренняя прохлада приятно ласкала и бодрила намаявшееся в ночной духоте тело.
Я выглянул из окна, чтобы еще раз убедиться в причине моего раннего пробуждения. Все было, как обычно. Агапыч, сосед из первой квартиры, мелкой трусцой бегал вокруг дома. Перед ним, выдерживая дистанцию, скакал и дирижировал зажатой в руке ромашкой шестилетний Вовка из седьмой квартиры. Можно было подумать, что они сообща занимаются утренней разминкой, если бы… Если бы Агапыч на ходу не размахивал кулаками и не выкрикивал на русском народном языке свое мнение о Вовке и его родных и близких вплоть до седьмого колена.
Агапыч был знаменитостью нашего небольшого и, в общем-то, дружного двухэтажного дома. Маленький, лысый и толстый, он производил впечатление добродушного весельчака. В действительности же был полной противоположностью. Имея громогласный бас, заглушающий любое другое мнение, и повышенную активность в личной жизни, он постоянно был занят каким-нибудь делом. В перерывах между делами ругался с соседями, проявляющими недовольство по поводу его очередных, идущих в ущерб интересам всего дома действий. Его жена, тетка Варвара, высокое сухопарое существо, прической выдающее свою принадлежность к прекрасной половине человечества, имела сварливый характер, не уступающий характеру мужа.
Жильцы дома уже давно смирились с печальной необходимостью совместного существования с этой семейкой, как неизбежным злом, и относился ко всему философически. Лишь молодое поколение, незнакомое с диалектикой, пыталось вступить с ним в борьбу, но неизменно терпела поражение.
В этот раз Агапыч под предлогом создания цветника, облагородившего бы двор, отгородил метровым забором приличный кусок двора, отхватив при этом половину детской площадки. Цветы на отгороженном участке были. Мелкие, бледные ромашки и ноготки уныло покачивались на тоненьких стебельках. За ними же вздымалась буйная поросль картофеля и помидор, тянулись к небу длинные плети огурцов. Заглушив своим басом робкие попытки соседей восстановить справедливость, Агапыч теперь холил и лелеял свое зеленое царство, целыми днями возясь на участке и стоически отражая набеги местной «вольницы». Соседские дети уже смирились с ущемлением их жизненных интересов. Только один Вовка продолжал неравную борьбу, отзвуки которой каждое утро будили весь дом. Вовка перед уходом в детский сад каждый раз норовил предъявить права на бывшую площадку, вынуждая Агапыча подниматься рано утром для охраны огорода от Вовкиных посягательств.
Вот и сегодня Агапыч, прозевав момент нарушения своей монополии на огород, запоздало гонял Вовку вокруг дома, в доходчивой форме объясняя тому неправомерность его действий.
Вовка нырнул под защиту вышедшей матери, победно строя рожи запыхавшемуся Агапычу. Последовала небольшая словесная перепалка, мать слегка шлепнула Вовку и, схватив его за руку, потащила в детсад, то убыстряя, то замедляя бег под действием накатывающихся звуковых волн раскатистого голоса Агапыча. Отойдя на приличное расстояние, она воровато оглянулась, поцеловала Вовку, и они весело зашагали дальше.
Агапыч, еще немного пошумев, успокоился и, открыв кран, стал поливать водой из шланга свой огород. Растения, истосковавшиеся за ночь по живительной влаге, начали медленно распрямляться, расправлять свои поникшие листья и лепестки цветов. Солнечные лучи, рассыпаясь цветами радуги на водных брызгах, нежно ласкали бутоны. Те, очнувшись от дремы, стали медленно раскрываться.
– Агапыч – дурак! – вдруг послышался тоненький звонкий голосок.
– Что? – взревел Агапыч, оборачиваясь.
Вокруг не было ни души.
Агапыч подозрительно окинул взглядом окна дома. Ничего подозрительного. В окнах никого нет. Я предусмотрительно спрятался за занавеску.
Агапыч пожал плечами и принялся за прерванную работу.
– Агапыч – дурак! Агапыч – дурак! – зазвенели опять голоски.
Агапыч снова покрутил головой. Опять никого. Он медленно перевел отупелый взгляд на свой огород. Голоса доносились оттуда.
– Агапыч – дурак! – хрустально звенели ромашки. Им мелодично вторили ноготки.
– Агапыч – дурак! – хрипловато шипели цветки на огуречных лозах.
– Агапыч – дурак! – басили цветы на картофеле и помидорах.
Агапыч опустился на колени, наклонил ухо к одному цветку, прислушался, проворно просеменил на четвереньках к другому, третьему. Затем сел и вытер грязной рукой выступивший на лбу пот.
Цветы говорили. Цветы дразнились. Отчего? Что с ними случилось?
Какофония голосов оглушала, мешала думать.
Агапыч обвел растерянным взглядом свой огород, дотянулся до ближайшего цветка и сорвал его.
– Агапыч -…, – запел цветок, но докончить не успел.
– Ах, ты так! – рявкнул Агапыч, смял своими мощными руками хрупкий цветок и изорвал его в клочья. За ним последовал другой, третий…
