Меня зовут Жанна. Я сама себя так назвала. И неважно, как называла меня мама. Мне не нравилось. То имя причиняло мне боль, как и вся жизнь ДО. Это теперь я могу превращаться в кого угодно. Просто идя по улице. Я вижу, как голубь взлетает ввысь, и тут же чувствую легкую, но сильную волну воздуха, поддерживающую мои крылья. И воспринимаю мир боковым зрением, в совершенно иных цветах, которые сложно описать человеку. Мир становится объемным, искрящимся и стремительно вращающимся, словно гигантский волчок. И я ощущаю странный голод в желудке. Есть, нужно что-то есть. И мой глаз зорко всматривается в карусель веток, листьев, дорог, чтобы выхватить то мельчайшее, что можно клевать и глотать…
А потом я возвращаюсь в себя, чтобы вновь скользнуть в иное тело, в иное сознание. Иногда мне нравится быть собой и смотреть на мир своими глазами. До тех пор, пока я не проваливаюсь в детство, и меня не пронзает боль.
Тогда я снова становлюсь пятилетним беспомощным ребенком, плетясь за вечно спешащей мамой, держась мизинчиком за ее мизинец, в вечном страхе, что пальцы расцепятся, и она умчится, исчезнет, растает среди шумной полноводной реки людей. Такая редкость и такое счастье – быть этим неуклюжим слоненком, что хоботом ухватился за мамин хвостик. Но вот на пути – детский сад или больница, что-то из этих вечных перемен. И отцепиться приходится. И агрессивный мир обрушивается на меня. А мама уходит, убегает, всегда второпях, и радуясь, что исчезла помеха в ее бурной головокружительной жизни.
Иду по улице. В ярком плаще. Под светлым весенним дождем. И прикасаюсь взглядом к старой водосточной трубе, из которой ливневыми струями течет, а точнее – извергается струя воды, словно из пасти чудовища. И я становлюсь водой, мягкой, сияющей, в мелких солнечных брызгах. Я подставляю руки под желоб водосточной трубы, и вода обрушивается в мои ладони леденящим потоком. И вдруг я падаю в собственное тело, и водоворотом меня уносит в ту крошечную комнату, где я нахожусь вдвоем с высоким человеком, который держит в руках карандаш и блокнот и что-то рисует в нем. Не что-то, кого-то. Меня. То и дело он взглядывает на меня. А я сижу, съеживаясь от холода, ведь он снял с меня всю одежду. Так всегда бывает, когда мамы нет дома. Он раздевает меня, как куклу, и усаживает на диван. И я должна сидеть смирно.
А потом, отложив свой рисунок, он садится рядом со мной. И его длинные пальцы начинают щекотать меня, и я невольно смеюсь. А он начинает хихикать и прижимается ко мне красными мокрыми губами. А затем расстегивает штаны… И тут – я отделяюсь от собственного тела. Мне шесть лет. Мой взгляд скользит за окно, там растет единственное дерево в нашем дворе. И я становлюсь деревом, и ощущаю толстую морщинистую кору на своем маленьком теле. Я больше не чувствую отвратительных поцелуев, от которых меня тошнит. Я больше ничего не чувствую. Только холодный чистый воздух. Только покой и тишину.
Это был мой отец. Мой отец. Когда я уже выросла и смогла рассказать обо всем маме, она усмехнулась: «Ничего удивительного. Ты была красивой девочкой. Он был в тебя влюблен. И к тому же, он художник. Они все такие».
И я перестала хотеть быть красивой. Я перестала хотеть быть собой. И моя душа продолжила свои странствия, в которые она отправилась уже в детстве.
Я иду по улице. Красные и желтые вывески мечутся от бешеных порывов ветра. Мир полон оглушительных звуков – гудки машин, голоса людей, крики птиц. А я хочу тишины. Тишины и покоя. Ноги ведут меня сами. Они идут по знакомой дороге и приводят меня в маленький двор, где растет единственное дерево. Сильное, с могучими ветвями, устремленными в бездонное небо. Я подхожу к нему и прижимаюсь к мокрой морщинистой коре, сливаясь с ним всем своим существом. И моя душа вдруг принимает странное решение – стать деревом насовсем, навсегда. И больше не возвращаться. Я погружаюсь в безмолвие. Все стихло. Я чувствую толстую кору на своем беспомощном теле. Я начинаю изо всех сил тянуться к свету, солнцу, счастью.
Но я вдруг слышу далекий и приближающийся звон топора.
Маня пришла из школы с очередными замечаниями в дневнике. «Девочка опять рисовала на парте», «Девочка была невнимательна», «Маша была опять не готова к уроку». И еще одно: «Девочка на уроке витала в облаках». Она не боялась этих красных записей, – никто не читал их, никто ее не ругал. Она была счастлива, когда вышла из школьных дверей на тихую улицу, и мир орущих, бегающих, дерущихся детей остался позади. Она была счастлива, когда шла домой, – конечно, по волшебной дороге, в сопровождении невидимого доброго сказочного дедушки, который любил ее и оберегал.
Дома, в крошечной комнатке коммуналки, на диване спал отец, а на полу, возле свесившейся его руки, стояла почти пустая бутылка водки. Мама была на работе, и придет не скоро, когда на улице будет совсем темно и яркой белизной на фоне черного неба высветится крест окна.
