В скупых лучах закатного солнца зеленел бескрайний лес. Над верхушками сосен, нарушая тишину, летел вертолёт, построенный ещё в советское время, но до сих пор используемый в поисково-спасательных операциях. Экипаж из двух человек совершал дежурный облёт заповедника.
Пожар дождливой весной – большая редкость. В детском оздоровительном лагере походов не предвиделось. Охота в этом районе запрещена. А потому Максим смотрел не в окно, а на карту и слушал болтовню пилота с позывным Стрекоза.
Сорокалетнего Серёгу Стрекозу в отряде недолюбливали за его казарменные и зачастую жестокие шутки. А тот из кожи лез, чтобы обрести авторитет среди товарищей. В отличие от Серёги, Максим держался в коллективе обособленно и не страдал от одиночества: шумную и весёлую компанию ему заменил молчаливый лес. К нему Максим проникся тёплыми чувствами ещё в детдоме. И очень скучал по развесистым елям и земляничным полянам, когда учился в городской школе-интернате для сирот. После службы в погранвойсках пошёл в спасатели и перевёлся из областного центра в таёжный городок. В будни смотрел на чащобу с высоты птичьего полёта, выходные проводил опять-таки в лесу. Берег реки, палатка, костерок… быть наедине с нетронутой природой, чувствовать себя частицей мирозданья – не это ли счастье?
Прежде Максим и Серёга особо не общались. «Привет-пока» и пара фраз по рабочим моментам – весь их разговор. Сегодня, в первый день после отпуска, Максим узнал, что подменяет напарника того самого Стрекозы. И занервничал, подозревая, что пилот-хохмач не упустит случая сделать его очередным объектом злого розыгрыша.
Вопреки опасениям Максима, дежурство подходило к концу без каких-либо сюрпризов. Серёга трепал языком, и все истории были пустой болтовнёй о спасательных операциях, где он, Сергей батькович, конечно же, проявил героизм. Максим слушал его вполуха, рассматривал разложенную на коленях карту, которую знал назубок, и еле сдерживался, чтобы не зевнуть во весь рот.
В наушниках булькал голос Стрекозы:
– Я как-то с тонущей баржи людей снимал. Шторм девять баллов…
Максим поперхнулся глотком воздуха. Покхекал в кулак.
– Ну не девять, чуток меньше, – быстро поправил себя Стрекоза. – Это я образно. Лебёдку из стороны в сторону кидает, вокруг гул стоит. Жуть, одним словом. Но это ещё что. Когда склад с боеприпасами горел…
Максим не вытерпел:
– Как такой герой в нашей глуши оказался? Сам перевёлся или кто-то посодействовал?
– Конечно сам! – взъерошился трепач. – Устал от постоянного напряга. А ты что подумал?
– Ничего. Просто спросил.
Стрекоза помолчал, глядя перед собой, и неожиданно вымолвил:
– Ты нормальный парень, Волга. Я думал, ты ни рыба ни мясо, а с тобой есть о чём побалакать.
Максим хмыкнул и снял наушники, давая понять, что желание балакать иссякло, а шум вращения лопастей более приятен слуху, чем звук голоса сидящего рядом пилота.
Нажав кнопку на ручке управления, Серёга перешёл на канал связи с землёй:
– Стрекоза вызывает Исток… Сто пятый завершил облёт, возвращаемся на базу… Вас понял, заход через восточный. Посадку доложу с земли. – И вдруг рывком сдёрнул наушники с головы. – Чёрт! Чуть перепонки не лопнули!
– Трещит? – прокричал Максим.
– Ага. В этом квадрате всегда так.
– Так уж и всегда?
– Всегда! Думаешь, я вру?
Максим потянулся к портативной радиостанции, закреплённой в нагрудном чехле, намереваясь включить и проверить, но представил, как будет ржать Стрекоза, и опустил руку. Он расспросит других пилотов о радиопомехах и либо забудет о них, как о тупой шутке хохмача, либо известит командира взвода.
– Хочешь, я замолвлю о тебе словечко? – проорал Серёга. – Станешь моим напарником?
– А твой где?
– В больнице.
– Что с ним?
– Сердечко барахлит. Вот странно: комиссии проходил, на сборы ездил, на тренировках выкладывался – никто ничего не заметил. И если бы не я… – Стрекоза приложил наушник к уху. – Трещит, зараза.
Максим не выдержал – открыл клапан чехла и вытащил радиостанцию. После включения раздался треск. Не врёт хохмач.
– Вот представь, – вновь заговорил Стрекоза, перекрикивая шум, – ночь, тишина, все дрыхнут как коняки, а тут я. Забегаю в дежурку, чуб в гору, глаза навыкате. Ору: «Взвод! Подъём! На стоянке пожар, сейчас машины рванут». Все туда, а он за сердце хвать и на пол.
– Придурок.
– Что ты сказал? – не расслышал Стрекоза.
Не желая завершать рабочий день скандалом, Максим произнёс:
– И кто ты после этого?
– Кто ж знал, что он на новенькой «Хонде» приехал?
– Да хоть на «копейке».
Стрекоза приложил наушник к уху:
– Порядок! – Подождал, когда Максим наденет гарнитуру на голову, и продолжил: – Нет, Волга, сам рассуди: какой из него к чёрту спасатель, если он из-за железки в обморок грохнулся?
Максим затолкал рацию в чехол, принялся складывать карту. А внутри непрошеная злость ужом извивается.
– Как спишь?
– Я? – переспросил Стрекоза растерянно. – Нормально. А чё?
– Совесть не мучает?
– Чего?
– Из-за тебя человек чуть инфаркт не заработал, и ты спрашиваешь – чего?
Стрекоза скривил губы:
– А не хрен лезть в спасатели. И вообще… рот закрой. Воняет.
Максим спрятал карту в специальный карман под приборной доской, посмотрел в окно со своей стороны и прильнул лбом к стеклу:
