Мы с Марусей насплетничались вволю и замерли перед телевизором – шли новости. Невидящими глазами мы смотрели в экран, каждая думала о своем. Я о подлой Юльке, отбившей у меня мужа, Маруся о своем Ванечке. Переживала, бедняжка, наверняка подозревала уже всех подруг, строила планы как от них избавиться, увлеклась, занервничала…
У нервной Маруси появляется невероятный аппетит, и на этот раз появился.
– Слышь, старушка, – обратилась она ко мне, не отводя глаз от телевизора, – прямо вся я что-то проголодалась. Пойди-ка, сваргань бутербродик.
И в тот же миг солдат на экране вытянулся в струнку, отдал честь и отчеканил:
– Будет сделано!
Потом он расслабился, по-детски широко улыбнулся, шутливо сделал нам с Марусей «козу» и исчез. Пошли зарубежные новости.
– Тебе бутерброды парень варганить отправился, – заверила я Марусю.
– Я прямо вся так и поняла, – рассмеялась она и добавила: – Видишь, какие интересные бывают в жизни совпадения.
– Еще и не такие бывают, – откликнулась я. – Иной раз задумаю книгу, а вместо меня возьмет и напишет ее сама жизнь. Остается только героев в другую эпоху переставить да чуть-чуть их с тем временем совместить, а все остальное ну точь в точь.
Маруся всплеснула руками:
– Как я завидую тебе, старушка! Ведь эти герои твои, мужчины, и ты их всех-всех можешь одним лишь росчерком пера в себя влюбить.
– Да, – согласилась я и уточнила: – Несколькими ударами по клавишам.
Поэт
Многоголосый гомон толпы вспорол дерзкий смех.
Четверо аристократов, рассекая чернь, продвигались к окраине Киото. Напористы и высокомерны. Буйная радость юности, неуемная жажда жизни.
В «веселый квартал»!
В объятия нежных и покорных дзёро!
Скорей, – жизнь воина не терпит заминок!
Дыбятся металлом жесткие ёрои, дерзко растопырены мечи – угроза нерасторопным.
Можно ли иначе с быдлом?
Воины в боевом снаряжении опасная редкость на улицах Киото.
Прочь с пути! Прочь!
Им ли, славным буси, жалеть плебс. Зевака не доживет до завтра, до светлого праздника Аой Мацури.
Паника, смятение, – не дрогнет рука самурая, скатится в пыль голова. Берегись зевака!
Сочатся надменным презрением лица бронированных аристократов. Задеть ножнами воина – неслыханное оскорбление. Но только воина. Здесь, в этой толпе, можновсе.
Весело блестят глаза, бурлит кровь.
Гордо шествует Сумитомо Фудзивара, но не цепляет прохожих. Мягкая улыбка освещает лицо, мечтателен, миролюбив поэт Сумитомо – ронин великого клана.
«Светел мир, – приятно волнуясь, мечтает он, – но что мир без Итумэ?
Жизнь ждет… Прекрасен день… Прекрасна ночь… И стихи… И гейся – услада поэта. Лишь гейся… Увидеть ее… Коснуть рукава кимоно…»
– С пользой проведем время! – улыбаясь друзьям в предвкушении удовольствия, заявил Кусоноки.
– Как иначе в Симбара? – усмехнулся Хейдзо Кадзивара.
– «Божественные врата» для того повелели сделать курава, чтобы вассалы его точно знали, где можно купить любовь.
– Покупать любовь мерзость! – оборвал друга Сумитомо. – Поэты предпочитают гейся – женщин искусства. Платить нужно за роскошь общения, любовь – получать бесплатно.
– О-о! Да ты влюбился в молодую гейся! Летишь на яркий свет любви, – рассмеялся Абэ Кусоноки. – Летишь, позабыв мудрость: «За бесплатное платят втрое.»
Веселый тон Абэ поддержал и насмешник Хейдзо.
– Ах, Итумэ! – тоненько пропел он. – Обворожительна и умна! Таких жаждут поэты!
Он сделал выпад в сторону Сумитомо и грозно крикнул:
– Конец тебе, заболел любовью!
Дружный смех – ответом ему. Лишь Сумитомо нахмурился. Заметив это, Абэ посоветовал:
– Сделай гейсю любовницей, и все. Здоров!
Яростный молчун Энъя Ёриёси не стерпел, принял участие в разговоре.
– Ты больше поэт, чем буси, Сумитомо, – заявил он. – Тебе пристало покупать общение, а воину нужна женщина. Покорная и молчаливая. Абэ прав: сделай Итумэ любовницей.
Сумитомо вспыхнул. Рука потянулась к мечу. Но мысль опередила:
«Лишь коснусь рукояти… Поединок! Смертельная дуэль с другом! Тронуть меч – оскорбление… Чем обидел он меня? Сказал, что поэт? Это правда. Сказал, что меньше буси, чем поэт?! Но всем известно, я завершил путь меча. Лучший мастер Кендо обучил меня… Я не сдержан! Энъя – хороший друг… Итумэ ждет… Мир слишком жесток, чтобы сражаться с друзьями, а я слишком влюблен. Однако…»
– Может быть не я побил тебя деревянным мечом? – нарочито свирепо вращая глазами, спросил Сумитомо. – Хочешь еще?
Ёриёси лишь равнодушно пожал плечами под жесткими пластинами ёрои. Шутка не скрыла истинных чувств друга.
– Стоит ли обижаться Сумитомо, – миролюбиво ответил он. – Ты человек чести, искусный фехтовальщик, всем известно. Но и Книга пяти колец, превзойди ее ты, не сделает из тебя буси. Воин жесток, беспощаден, а поэт… – Ёриёси неопределенно взмахнул рукой, – сам знаешь, что такое поэт… Ты предался «ветру и потоку», наслаждаешься радостями богемной жизни.
