ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПРЕДЧУВСТВИЕ
Давно хотел написать об отношении человека к своему прошлому и наследию, которое он там оставил. Вопрос, по моему скромному мнению, узловой в понятии человеческого счастья. Кто-то живет прошлым, кто-то время от времени проваливается в него, кто-то его отвергает, говоря, что оно мертво. Прошлое заставляет нас доверять или не доверять, гордиться или быть скромным, радоваться или грустить. Так что же это? Я где-то слышал, что мы по жизни, словно пассажиры поезда, мчащегося вперед, но сидящие спиной к направлению движения. Все что нам остается – доли секунды реальности и глыба прошлого.
Иисус, Леонардо да Винчи, Ленин, – их нет, но их прошлое стало частью нашего, так или иначе. И многие из нас хотели бы попасть в прошлое последующих поколений. Но я не могу понять зачем. К примеру, допустим, что есть сверхталантливый актер (клерк, дворник, президент), но он не реализовал свой потенциал, а что изменится? Да ничего. А если он реализовался? И что? Кто-то скажет о нем: «Да, он талантлив, гений». Довольствоваться удовлетворенным самолюбием? Сказать себе: «Да я прожил жизнь так, как хотел, не предав свой интерес». И это все? Это есть смысл существования? Если выразиться более благородно, то можно говорить о взаимопомощи, как смысле. Это прекрасно, но этого, по-моему, слишком мало, чтобы затевать человеческую жизнь.
Если же кто-либо живет будущим, он вскоре в глазах окружающих становится расчетливым ханжой, этаким накопителем, который умрет, не использовав накопленное (это не только о деньгах).
Конечно, все едино: и прошлое, и настоящее, и будущее; каждый человек имеет свою цель в жизни. Вселенская глупость, помогающая не печалиться. Нет цели, нет смысла, нет законов, нет морали. Люди – холсты, на которых рисуют другие люди красками цивилизации.
И все-таки, какое значение имеет прошлое? Прошлое одной жизни: моей, твоей. Мы можем сказать, чего мы стоим, чего достигли? Нет, ибо не нашлось еще того, кто определил бы истинные смыслы.
Конечно, прошлое это опыт, информация для существования, это и есть мы. Прошлое – это мы, это наше невидимое тело, но вопрос для меня остаётся открыт, и, думаю, будет открыт ещё очень долго.
Передо мной длинный коридор. По обе стороны много дверей. Я открываю их – в комнатах пусто, я открываю следующие – то же самое. Потом появляются люди, они вносят в комнаты свои вещи, все идут и идут, они обустраивают почти все комнаты. Я стою и смотрю на них: чувствую, что сейчас все изменится, и пустынное здание станет живым, наполненным чем-то новым в худшем случае. И я снова иду по этому коридору, иду только вперед, потому что правилами игры запрещено движение назад. И я снова открываю все двери, встречающиеся на моем пути. Передо мной рисуются все новые и новые интерьеры, и я слышу одни и те же слова, адресованные мне разными голосами новых хозяев комнат: «Это сделал я! Это принадлежит мне!»
И вот я уже просто шагаю по шахматному полу коридора вперед, я не хочу открывать двери, где меня никто никогда не будет ждать и никто никогда не ждал. С грустью вспоминаются пустые комнаты, которые были раньше. Тогда я открывал каждую последующую дверь с надеждой найти что-то чудесное. Сейчас же я был бы рад просто пустой комнате.
Сегодня воскресенье, день-предвестник новой недели, месяца, года, жизни… Сколько раз я преодолевал этот рубеж и внушал себе, что все изменится завтра? И я засыпал с мыслями о прекрасном будущем, о моем прекрасном будущем, но, как ни странно, я не видел продолжения во сне ни разу, а утро развеивало все мысли, как развеивают туман солнечные лучи. Передо мной представала серая глыба под названием «сегодня», похожая на «вчера», «позавчера», «год назад». Меняются декорации, окружающие, темы разговоров, но понимаю, что я прежний. Я только подстраиваюсь под свою жизнь, приобретая опыт, часто бессмысленный. И, кажется, я даже смирился с положением вещей…
Открываю глаза. Утро. Не знаю, сколько времени, и мне это не важно. Заказываю завтрак в номер и стараюсь привести себя в порядок, что мне удается с трудом, хотя и это не слишком беспокоит меня. Завтракаю.
В 12:00 выхожу из номера, иду к лестнице. Не знаю отчего, но лифт никогда не внушал мне доверия. Выхожу на улицу из отеля Ритц в Париже, ловлю такси и еду к Триумфальной арке. Днем я должен встретиться там с девушкой, с которой знаком лишь пару дней, но, кажется, что знал её вечность и никогда не забуду.
Её зовут Шанталь. Мы познакомились, как это ни странно, на Пер-Лашез, где оба совершали паломничество к могиле Джима Моррисона в дождь. Оказалось, что сегодня только мы любим гулять под дождем. «Верхом сквозь ураган», – как бы выразился тот, к кому мы пришли. Возможно, это была любовь с первого взгляда, может быть что-то таинственное, что притягивало нас друг к другу, но все огни Парижа погасли перед этой девушкой.
Следующие два дня мы гуляли по городу. Днем отдали свое время Лувру, где, словно американские туристы, бежали по длинным залам и смотрели на величайшие произведения искусства так, как смотрит маленький ребенок на едущие мимо него автомобили, – когда каждый последующий отвлекает внимание от предыдущего. А может искусство бессильно перед любовью? Вечером мы стояли на смотровой площадке Эйфелевой башни, обняв друг друга, и молчали, смотря куда-то вдаль, в темноту вечернего неба.
