Памяти Евгения Дмитриевича Поливанова, русского лингвиста, репрессированного в 30-е годы.
Соломон Гранди
В понедельник родился,
Во вторник крестился,
В среду женился,
В четверг занемог,
В пятницу слёг,
В субботу скончался,
В воскресенье отпели.
Так жизнь и промчалась:
Считай – за неделю.
Английский фольклор, 1842
Когда это началось? Девятнадцатого, в понедельник? Точно. В понедельник у меня были ответы на все вопросы. А в воскресенье весь прочный мир уже разрушен.
В понедельник я сидел у прокурора, морщил нос и читал газету, лежащую у него на столе. Весь кабинет подполковника юстиции Евгения Борисовича Гаусова пропах потом. Этот запах сводил с ума всех.
– Товарищ капитан, что вы морщите свое уважаемое лицо? Вслух читайте. Громко и с расстановкой.
Морщился даже президент на портрете.
Подполковник юстиции взял щетку и, кряхтя, стал чистить обувь под столом, смяв свой огромный живот. А я начал читать.
– «Анализ данных, собранных с помощью научного аппарата «Разведчик межзвёздных пределов» (IBEX), указывает на необходимость полностью пересмотреть существующие представления о формировании и эволюции Солнечной системы в целом и Земли в частности, сообщает ИТАР-ТАСС…»
– Идиотека! На кой мне ваш ТАСС? Ниже читайте, «городская молния»!
– «18 мая в двухэтажном доме № 4 по улице Звиргздыня г. Кимры произошел сильный пожар. Полностью выгорела квартира академика Л.Г. Асланяна, Героя Советского союза, выдающегося ученого и конструктора. Супруга академика Мая Лоренцовна Асланян угорела во сне. Сам Леонид Гисакович не обнаружен. Удивительно, что, несмотря на деревянную конструкцию дома 1899 года постройки, другие квартиры не пострадали. Пожарный наряд…»
– Удивительно? – закряхтел под столом прокурор.
– А?
Передо мной всплыло огромное бордовое солнце.
– Хватит изображать имбецила, товарищ вечный капитан. Вас не удивляет, что другие квартиры дома № 4 не пострадали, несмотря на пожар первой категории?
– Да, это крайне удивительно.
– И как вы себе это представляете?
– Слабо, Евгений Борисович.
– Раз слабо, придется расширять ваш кругозор. Вот материал дознавалы с этой квартирки, вот газета, а вот мое отеческое благословение… Расследуйте.
– Понял вас, товарищ подполковник.
– Ваня, ты чего вздыхаешь? Знаешь, кто это?
– Где?
– В пизде, на верхней полке. Вы знаете, кто такой академик Леонид Гисакович Асланян?
– Никак нет.
– Дурак ты, Ваня. – Евгений Борисович ловко заложил в воздухе финт желтой брошюрой. Я поймал ее крутящееся тело, раскрыл. Теперь мне не нужно было смотреть на прокурора. – Светило мировой инженерии. Конструктор «Шквала» – легендарной ракеты для подводных лодок, которая двигается под водой со скоростью 180 метров в секунду.
– И как она преодолевает сопротивление воды?
– В кавитационном пузыре. Ракета создает завихрение воды, которое образует вакуумный пузырь. И движется в нем к цели с убийственной скоростью. Шум при этом стоит такой, что сонары выходят из строя. У радистов кровь из ушей хлещет. Пиндосы часто икали, едва заслышав про эту ракету. Так что вперед и с песней, мой особый контроль! Правда, в последнее время Асланян стал плох. Москва говорит, двинулся рассудком, ушел из русла естественной науки. Издержки гениального разума. Я вызвал эксперта Истримову из Твери. Ракета под кроватью жены, опыты со взрывчатыми веществами в ванной? Я должен все знать. Доклад ежедневный, ежечасный! Московские писаки уже здесь, и администрации нужно их чем-то кормить. И кормить я их буду тобой… – Подполковник схватил потной ладонью трубку, второй рукой нетерпеливо махал мне. – Гаусов. Да! Постановление уже есть, копию можем вручить вашему сыну.
Я сгреб материалы и тихонько отбыл к дому на улице со странным, древним названием Звиргздыня. Оно навевало мутные ассоциации с дынями, витающими в звенящем космосе.
Уставший от жизни двухэтажный дом присел на колени, просил пощады белыми флагами простыней, вывешенных из окон. Краска с цифры «четыре» облупилась, номер – цвета ржавого хаки. На крыльце стояла грязная посуда, ее вылизывал черный кот с обрубленным хвостом. Светлый воротничок на кошачьей грудке: надежда есть.
Древесная гарь отравила ноздри. Лестница с глубокой колеей и отпечатками ступней тех, кто пыхтел на ней всю свою жизнь. Доски подружились, скрипа нет. На окне стоял пыльный кактус, на стене – опутанная паутиной детская коляска. Второй этаж, открытая дверь.
– Помнишь Кислого с Центросвара?
– А должен?
– Обязан.
Выстрел. Седая голова без отрыва смотрит в телевизор. Сериал «Литейный» длиною в жизнь. Не оборачиваясь, бабуля авторитетно тычет пальцем в сторону. «Ступай дальше, я прикрою». Понял, иду.
Окно в конце коридора выбито. Осколки стекла на полу. Я остановился возле роковой квартиры, приник ухом. Ветер шипел, прищемленный дверью. Стал искать в папке ключи, толкнул бугристую дверь локтем. Нежданно она поддалась, пока не рухнула целиком внутрь, подняв столб черной пыли. Внизу кто-то выругался, детский голос громко кричал: «Четыре! Четвертый раз!».
