Таежное озарение
(предисловие журналистки Елены Тарасовой)
Собирая материал для большого очерка о людях, выживших в экстремальных условиях, я еще понятия не имела, что судьба столкнет меня с удивительным человеком, оставившим медицинскую карьеру ради отшельнической жизни в глухой деревне, ради помощи людям – с Андреем Рогожиным.
Работая над очерком, я уже успела поколесить по городам и селам России, наслушалась самых невероятных историй, и все-таки история Андрея потрясла меня больше всех. Потому что она получила необычное продолжение. О Рогожине мне сообщили друзья, и, вылетая в Томск, я знала только несколько фактов: что он месяц пропадал в тайге поздней осенью и вышел оттуда целым и невредимым, когда его считали давно погибшим. Уже этого было достаточно, чтобы пробудить мой интерес.
Но при встрече я поняла, что здесь меня поджидает не только история о выживании, которая станет отличным материалом для очерка, а кое-что другое: возможность реально помочь тем, кто сейчас переживает нелегкие времена.
Андрея Рогожина все, кто его знает, называют целителем, хотя сам он от этого звания уклоняется, говорит:
«Я лишь посредник между миром духов и миром людей». Живет он в деревне под Томском, ему тридцать четыре года, но выглядит Андрей старше из-за окладистой бороды и пронзительных, не по возрасту мудрых глаз. Однако таким он стал лишь год назад, после озарения, пережитого в тайге.
– Андрей, расскажите, пожалуйста, о своей жизни до этой истории.
– Обычная у меня была биография, – Андрей улыбается в бороду. – Самая стандартная. Жил в городке, тоже под Томском. Закончил Томский медицинский университет, работал в больнице, в реанимации – ну, это тоже необычным не назовешь, разве что… – он на минуту задумывается, – знаете, очень много по роду работы видел людей, балансирующих между жизнью и смертью. Иногда вроде бы уже кажется – конец, безнадежно, а он очнется от длительной комы и восстанавливается. Много об этом думал: поразительные возможности у нашего организма, запасы прочности. Про прочность я не понаслышке говорю, потому что занимался в свободное время туризмом, по горам лазил, по рекам сплавлялся. Не ради острых ощущений, мне их и на работе хватало, а природу посмотреть и проверить самого себя, на что я способен.
– То есть к моменту того похода в тайгу вы были уже опытным туристом?
– Как сказать… в экстремальные условия не попадал, обходилось, хотя у нас и байдарка на горной реке переворачивалась, и с лавинами мы в горах дело имели. Я знал, что судьба непредсказуема и что нужно быть готовым ко всему.
– А у вас перед тем походом никаких предчувствий не было?
– Было дело, что-то такое шевельнулось в душе, но я не придал значения, подумал, может, возрастное. Я ведь как раз 33-летие отметил, а это возраст такой, знаковый… Поход-то начинался самым обычным образом. Двинулись мы вдвоем с приятелем, тот вроде бывалый походник, но человек нервный, вспыльчивый. И вот он из-за какой-то ерунды на меня взъелся, придрался к чему-то и завел ссору. А в походе, тем более в тайге, первое правило – никаких ссор, себе дороже выйдет. Я старался не поддаваться, но он вспылил и, как мальчишка, убежал из лагеря. Было это ночью, и я повел себя не умнее: кинулся за ним, потому что побоялся, как бы с ним чего не случилось. В чем был, в том и побежал. – Андрей надолго замолкает, и я вижу, как тяжело ему рассказывать. И понимаю, что услышу страшное.
– Погиб он, – глухо говорит Андрей. – Упал со скалы, сломал позвоночник. Когда я подоспел, было уже поздно – он умирал, а я – врач, сразу увидел: сделать ничего нельзя. Только и успел он, что прощения попросить, помирились мы, тяжесть с души сняли. Я-то думал, сейчас вернусь на стоянку, свяжусь по рации со спасателями, объясню ситуацию. И вот тут началось… Темно, фонарик у меня садится, ни зги не видно, я плутал-плутал, а стоянку как корова языком слизнула, ни одного знакомого ориентира, сплошная чащоба. Все время возвращался к той скале, где Васька лежал. А в лагере у нас все осталось – и палатка, и рация, и провизия, и оружие. Я понял, что происходит нечто необъяснимое, иррациональное, и решил дождаться утра. Но и утром поиски не увенчались успехом. Я был один, посреди тайги, рядом с трупом товарища, и были при мне, кроме одежды, только нож, коробок спичек да фонарик с мертвой батарейкой.
Утром я похоронил Ваську, вырыв могилу ножом. И попытался выйти к людям, ориентируясь по разным лесным приметам. Один раз обрадовался, консервную банку нашел, думал, чья-то стоянка неподалеку, но нет, никаких следов. А жестянка та меня спасла, я в ней чай из травок грел.
– Вам было страшно? – cпрашиваю я.
– Поначалу да, потом стало не до того, – Андрей старательно подбирает слова. – Я разговаривал сам с собой, поклялся себе, что не сдамся, что выживу. Но очень скоро я потерял ощущение времени, а главное, лес вокруг стал каким-то необычным. Он светился по ночам, хотя ночи стояли безлунные, и не болотными гнилушками, а каким-то теплым мягким светом. На вторую или третью ночь я вышел на идеально круглую поляну и решил на ней отдохнуть, у меня уже ноги онемели от усталости. Я развел костер и сел у огня. У меня было такое чувство, будто я не один, я ощущал чье-то присутствие, чей-то взгляд, но никого не видел. И вдруг по ту сторону костра, за деревьями, замаячили какие-то высокие смутные фигуры. Я сразу понял, что это не медведи, не волки, не лоси, но и не люди тоже. Одна фигура выступила вперед, и я увидел, что это высокий старик с седой бородой, но вместо ног у него волчьи лапы, одежда усеяна птичьими перьями и как будто сплетена из травы и листьев. Он держал в руках посох, а на плече у него сидела белоснежная сова. Старик заговорил со мной, не разжимая губ – его голос просто зазвучал у меня в голове. Он назвал свое имя – Дагачан. Сказал: «Выведу тебя, иди за птицей». Сова сорвалась с его плеча и полетела в чащу леса. Я медлил, Дагачан спросил: «Чего ждешь? Сейчас иди, не жди». Невзирая на темноту, я напролом бежал по лесу. Совиное оперение светилось впереди лунным светом. Когда на небе забрезжил рассвет, сова исчезла, а я понял, что вышел к охотничьей стоянке. К счастью, там были люди, из местных. Они меня обогрели, накормили, отвезли в город. Я спросил, какое нынче число, – просипел, скорее, голоса почти не было. И когда они назвали дату, я сначала не поверил.
