10 лет назад
Сэм
Можно ли это назвать одиночеством?
Год назад я и представить не могла, что задамся подобным вопросом в одиннадцать лет.
Я привыкла считать, что купаюсь в любви и внимании близких. Пусть их было не так много и весь мир для меня крутился вокруг трех человек – мамы, папы и лучшей подруги Эмбер, – но я верила, что этой любви вполне достаточно. Так и было, пока цепь событий не стала потихоньку рассеивать туман неведения, застилавший мои глаза.
Да, я знала, что было много и тех, кого я раздражала. И проблема не в том, что я не хотела дружить с остальными, а в том, что мне всегда было сложно сходиться с людьми. Слишком прямолинейная, говорила в лоб все, что думала, не могла улыбаться в лицо человеку, который не нравился, и с первых минут общения различала фальшь.
Однако для всех было проще считать меня обыкновенной задравшей нос выскочкой. Любимицей преподавателей, отличницей из образцовой семьи. Контрольные с высокими баллами, похвальные грамоты, доски почета, призовые места на конкурсах – это то, чем гордились мои родители, ненавидели одноклассники и с равнодушием принимала я.
В начале четвертого года обучения в нашей параллели появился новенький – победитель математической викторины, перебравшийся в Вест-Хейвен из соседнего города. Девчонки прямо за моей спиной показательно громким шепотом обсуждали, как здорово, что «теперь эту зазнайку будет кому подвинуть с вечного первого места».
Мне было плевать на лидерство, но сместить с пьедестала отличницу Сэм Макдугал тот мальчишка так и не смог. И азарт, с которым половина класса ждала каждую контрольную, исчез спустя месяц, когда на третьей по счету проверочной я вновь оказалась на верхней строчке школьного рейтинга.
Я старалась не подавать виду, что меня задевают их шутки. Так и витала в невесомости нашей с Эмбер дружбы – это единственное, в чем я не смогла распознать притворство, пока год назад все не стало рушиться.
Даже после того как узнала правду о своей семье, я была уверена в твердости дружеского плеча, на которое всегда опиралась. Но вскоре прочное, точно бронь, доверие к Эмбер превратилось в осколки, а позже и вовсе рассеялось мелкой пылью.
Так я осталась одна. В полной мере позвавшая, что значит быть преданной и никому не нужной. Лишней в каждой компании. Раздражающе идеальной и неисправимой настолько, что проще стать невидимкой.
Тогда же я и узнала, что травля бывает не только физической. Никто ни разу не подвергал меня насилию: я не получала тычки в бок, подножки, напитки, опрокинутые на одежду и волосы. Меня пытались задеть словами, а позже решили, что проще игнорировать.
Мои успехи в учебе сошли на нет. Мне все еще было плевать, любят меня или ненавидят, я не пыталась таким образом им понравиться. Однако желание просто исчезнуть, слившись с окружающим фоном, стало настолько осязаемым, что в ущерб учебе я посвятила свое время другим увлечениям – чтению книг и рисованию.
Роль человека-мебели устраивала меня ровно до того момента, пока я не оказалась «случайно» сброшенной в воду, которую до смерти боялась.
Я шла мимо бассейна, возвращаясь с урока физкультуры. Заглушив посторонние звуки наушниками, плелась в полном одиночестве: раздевалку уже покинул весь класс. Но один из мальчишек так же случайно оказался в числе отставших. И он так спешил догнать остальных, что, пробегая мимо, задел меня плечом.
А когда я, упав в воду, умудрилась не захлебнуться в первую же секунду, он коротко извинился и, даже не глядя в мою сторону, направился к остальным. Стоявшие в конце зала ребята что-то громко обсуждали, и никто не обратил на меня внимания.
Всем было плевать.
Позже, когда я с трудом, но выбралась (мне хватило сил и упорства в стремлении выжить, чтобы дотянуться до лестницы), на меня наткнулся учитель. Я сидела и кашляла, согнувшись возле шезлонга. Тут же начались расследования с вызовом родителей в школу. В свое оправдание ребята утверждали, что ничего не видели. Но до меня быстро дошли слухи, что с их стороны это была забота. Им очень хотелось дать мне толчок, чтобы избавить от страха перед водой.
К счастью, это был первый и последний случай, когда я пострадала физически. Как ни странно, эмоционально я была в порядке. Поглотившая меня ненависть оказалась такой глубокой, что я наконец-то почувствовала себя живой.
Мне впервые захотелось кого-то ударить или заткнуть кому-нибудь рот. Да так метко, чтобы ни у кого не возникло желания впредь меня задевать. Но мне все равно не хватало уверенности. Того человека, который помог бы задрать голову. Того, кто стал бы моей опорой, поддержкой, таблеткой для смелости.
Возможно, я все-таки стала бы невидимкой, не появись на пороге школы она. Девчонка с темным каре и кожаным чокером на шее. В коротком топе и шортах, натянутых поверх колготок в мелкую сетку.
Я сидела под ярким полуденным солнцем, опустившись на лестницу у входа в школу – прямо так, в белых джинсах. Не волнуясь о том, что светлая ткань может испачкаться, я лениво ковыряла обед из ланч-бокса.
Избегая общения с ребятами, я по привычке хватала из сумки обед, проходила мимо столовой и шла прямиком к месту, где спустя две недели насмешливых взглядов на меня снова перестали обращать внимание.
