– Держи ступню!
– Какую?
– Правую, мегобари, правую…
В мои руки плюхается отрезанная ступня, брызгает кровь. Я на автомате стираю брызги с лица, смотрю на усатого хирурга в заляпанном халате, который откладывает ампутационную пилу, берется за скальпель. Потом на молодого солдатика на столе. Тот лежит с закрытыми глазами, бледный, потный. На лице – маска с анестезией, в руку воткнута капельница.
– Тэ-экс… Теперь вот тут доработать немного. Чито гврито, чито маргалито…
В большой армейской палатке гудит бензогенератор, мигают стоваттные лампочки. Я только что вошел внутрь, представиться начальнику медроты, капитану Георгадзе, и сразу попал на операцию. Меня даже никто ни о чем не спросил – только успел сообщить звание и фамилию, послали быстро переодеваться, поставили к столу, ассистируй. Помылся очень условно, вряд ли где-нибудь в нормальной операционной такое пропустили бы. Фигли, полевые условия, рядом с палаткой лежит еще пара человек на носилках. Осколочные ранения – дозор подорвался на мине. И все срочные, жгутом перетянутые.
– А где хирургическая медсестра? – я осторожно перекладываю останки изувеченной ступни в кювету, выдыхаю. Сука, с корабля на бал. Точнее с роскошного столичного бала на тонущее афганское судно.
– Дарагой, какая сестра?! – Георгадзе смеется. – Мы тут женщин полгода не видели. Только обещают прислать. А прислали тебя…
Тут – это кандагарская медрота, которая базируется в военном лагере рядом с одноименным городом. Валы с колючкой и минными полями, КПП с врытым в грунт бронетранспортером и бесконечно длинные ряды армейских палаток.
– Если баб пришлют – это беда, – капитан закончил обрабатывать культю, вытер пот со лба рукавом халата. М-нда… выживаемость пациентов тут, поди, зашкаливает.
– Померяй давление.
Это мне привычно, это я на раз-два-три. Сорок лет на «скорой». В прошлой жизни, в нынешней… В этом месте я был бы должен всплакнуть. Ведь в Кандагар меня отправили прямиком из ЦКБ – утренний кофе, четырехнедельный отпуск, доплаты за международную премию имени Коха. Если добавить в этот соус молодую невесту, квартиру в Москве, машину и даже долю в швейцарской фармацевтической компании – вот они слезки, уже текут. Это «соус» горчит. И скрипит на зубах. Афганским песочком.
– Ну что там?
– Девяносто на пятьдесят.
– Бери кровь из холодильника, переливать будем.
– А почему беда?
– Что беда?
– Ну, медсестры?
– Дарагой, тут полторы тысячи мужиков. Это я буду с автоматом ходить их охранять. Иначе изнасилуют.
– Какой группы брать? – я открыл холодильник, посмотрел на пакеты с кровью.
– Вторая отрицательная.
– Нашел. Без женщин тут плохо. Анекдот хотите новый? Прямо из Москвы… – меня потряхивает, включается защитный механизм.
– Давай. Звать тебя как? В бумагах были только инициалы, – Георгадзе начал ушивать культю.
– Андрей. Приходит женщина к гинекологу. Тот ее посмотрел, спрашивает: «Половой жизнью живете?» Та отвечает: «Выживаю».
Хирург смеялся заразительно. Чуть ли не в грудь бил кулаками. Так вот всадит в себя иголку – вынимай потом.
Капитану было весело, а вот мне совсем ситуация не улыбалась. Торчать тут полтора года, ловить пули от душманов. Интересно, есть ли какой-нибудь способ связаться с Сусловым и К>о? Чазов меня сдал, генерал Цинев, поди, уже давно забыл. Хотя ему бы тоже весточку закинуть… авось поможет.
Я вспоминал, как бегал в тот день в поисках решения внезапно возникшей проблемы. Хотя проблема – это слишком слабо сказано. Передо мной маячила здоровенная, гигантская жопа, и выхода из нее я не видел.
Первым делом позвонил Юрию Геннадьевичу. Так, без всякой надежды. Он сам мне за три дня до этого говорил, что с шефом отправляется в командировку на Дальний Восток. Но вдруг не поехал, в Москве почему-то остался. Тишина. Следующим был Цинев. Уехал в санаторий, название не сказали. Галя Брежнева. В больнице, без уточнений. Позвонил Крестовоздвиженскому – нет, не у него. Сам нарколог мог только посочувствовать, никаких подвязок в кругах военных он не имел. Чазов. Не может же он загубить нашу работу из-за глупой обиды? Наверное, всё же может. Паровоз и без меня поедет. По крайней мере, секретарше, ответившей, что Евгений Иванович улетел в Ригу на неделю, я почему-то не поверил.
Набрал Морозова. Он тоже ошарашен был. Не такие планы он строил. Но и у Игоря Александровича военные знакомства оказались либо шапочными, либо не того уровня.
– Не спи, замерзнешь! – Георгадзе прекратил смеяться, проверил маску на солдатике.
– А где анестезиолог? – я все-таки сполоснул руки в самодельной раковине в конце палатки и поставил новый флакон в капельницу.
– Не переживай, не бездельничает.
* * *
Веселье продолжилось. Хорошо хоть меня не заставляли ничего делать кроме подай-принеси. Ибо я и в простой хирургии с травматологией не очень-то профессионал, все навыки на уровне «хватай и тащи в больницу». А в военно-полевом варианте всё это для меня – почти китайская грамота. Старинный учебник конца пятидесятых мне подогнал Морозов, когда приехал прощаться. Сказал, что можно не возвращать, вряд ли он ему в жизни еще пригодится. Спасибо, Игорь Александрович, что не начал выедать головной мозг по поводу причин, которые привели к столь плачевным последствиям.
