© Сергей Голиков, 2017
ISBN 978-5-4483-7608-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Афганского чараса дым вдыхая,
В плену трущоб умолкших до зари
О жизни прошлой с грустью вспоминая,
Мешал я палкой в примусе угли.
Душа зашлась неведомой тоскою,
Лишь протекла сквозь ветхий кров лачуг
Бомбейской тьмы безликою рекою
Глухая ночь, усилив сердца стук.
Протяжный вой голодной дикой своры
Под блёклым диском мраморной луны.
Храни вас Бог, священные коровы,
Вас не впрягут в скрипучие арбы.
Какого чёрта в этом захолустье,
Средь нищеты, болезней и утрат
Ищу я с сердцем, выжженным от грусти,
Как на войне контуженый солдат?
Но вот один индиец поседевший,
Положив руку на сердце, сказал:
«Зачем жалеть о юности прошедшей?
Несчастен тот, кто горя не познал».
Там, вдали за рекой
Рай обычный земной,
Лес мохнатой стеной,
Колос рыжий ржаной.
Солнца радужный свет,
Трав, нескошенных плед,
Там, затерянный след
Тех, кого уже нет.
Я, осиротевший и севший на мель,
Корабль под названием гордым «Фрегат».
Я счёт потерял этих нудных недель,
Чудной альбатрос прилетел, я и рад.
Где же вы ветры – предатели, трусы,
Бросили брата на верную гибель?
Не шелохнутся дырявые лузы,
От парусов повидавшие виды.
В трюмах моих одиноко, как в гробе,
Крысы и те разбежались далече.
Пусто во мне как в бездетной утробе
Винные бочки да пухлые свечи.
Снятся мне ночью походы, тараны,
Крики, команды, цунами и штили.
Ноют пробоины, рваные раны,
Пусть и давно уже илом заплыли.
Грустный конец омерзительной сказки,
Гадкая ода больного поэта.
Белые рифмы, где сняты все маски,
Вечная ночь без полоски просвета.
Где же ты друг мой, чудной альбатрос?
Где же вы ветры, приливы шальные?
Услышьте, услышьте же бешеный «SOS»,
Примите, примите мои позывные.
Вчера отбыл ещё один
В покойный сон, в миры иные.
Галопом кони вороные
Помчались к небу от озим.
А он скромняга господин,
Седины выгладил рукою,
Притопнул в такт коней ногою,
Вдохнув махорки едкий дым.
Звенят медали на груди
И орден мужества сияет.
Чу, слышит он, гармонь играет
Не уж – то други впереди?
Сбавляют кони прыть, сопя,
Костёр горит, плюётся сажей,
И котелок с солдатской кашей
Висит на прутике, шипя.
А вон и Сашка и Матвей,
А справа кто? Ах да, Андрюха,
На днях вдова его Танюха
С погоста шла зимы белей.
А он всё тот же, как тогда,
В год сорок первый на перроне
В сплошь переполненном вагоне
Кричал: «Танюшка, не беда!»
Врага проклятого побьём
И навсегда к тебе прибуду,
Костюмчик новенький добуду
И счастьем горюшко зальём.
«Я буду верить, буду ждать,
Молиться денно, ночно к ряду,
А ты вернись, одну награду
Прошу тебя завоевать», —
Кричала Таня, но уже
По стыкам брякали колёса,
А рядом жёнушка матроса
Вином глушила боль в душе.
Кто там гармонику терзает?
Не уж – то батя – командир?
Так точно, вон и орден с ним
Дыру под сердцем закрывает.
А ну вставай, бросай весло!
Узнать сумеешь без подсказки
Кого под тенью старой маски
По воле божьей принесло?
Ну ладно малость подскажу:
В мороз трескучий под Москвою
Не ты ль кричал: «Давай прикрою!»
В кровавом ёрзая снегу.
«Узнал ли брат, чего молчишь?» —
Спросил он робко, улыбаясь,
К костру всё ближе подбираясь.
«Погромче, что ты там ворчишь?
Киреев Пашка, ты ли брат?
Ах, сколько зим и лет минуло
Ох, как тебя перевернуло», —
Привстав с бревна, сказал комбат.
«Садись, поведай дорогой
О жизни в том блаженном свете,
Не зря видать, слегли к кювете
Всем батальоном под Москвой?»
«Не зря, не зря, – шептал старик,
Слезу рукою прикрывая, —
Москва сегодня не такая
Похорошел столицы лик.
А Украина как, браток
Родные степи, терриконы?
Ах, как весной шумят там клёны,
Усилив в жилах кровоток.
И Украина, брат стоит,
Хранит покой родную хату», —
Что мог безногому солдату
Ответить в этот миг старик.
Сдавила горло немота,
Сухие руки задрожали
И слёзы горькие упали
Как росы с влажного листа.
«Чего – то, братик, ты шалишь, —
Сказал комбат, скрутив цигарку, —
Давай для воли выпей чарку,
От нас дружок не утаишь».
И рассказал он обо всём,
Слова как пули сердце рвали,
И птицы райские молчали,
И небо плакало дождём.
Ни крошки во рту две недели,
Живот перестал позывать,
За стенкой соседи запели
И я им давай подпевать.
Сумею ли утром подняться?
Увижу ли снова рассвет?
Неужто с душою расстаться
Придется в четырнадцать лет?
Маманя лежит у порога,
Сестренка замолкла навек.
«Как может?» – спросил я у Бога, —
«Озлобиться так человек?»
Закат багряною змеею
Ласкает плечи тишины,
И тени тьмы уже видны
В туманной дымке над землею.
Стучат в натуженных висках
Шальные искры вожделенья
У тех, кого господь с рожденья,
Несет в родительских руках.
И гаснет зарева фонарь
В томленье пламенных агоний,
Спешит в скрижалях для истории
Себя закутать как в вуаль.
Встану рано, выйду в поле
Встану рано, выйду в поле,
Поклонюсь родной земле.
Зародилось здесь святое
Слово первое во мне.
Попрошу за мать у бога:
«Дай ей сил, храни её!
Не суди, Всевышний, строго
За житьё моё бытьё».
Здесь моих корней могилы,
Многих след уж не найти.
А когда – то жили, были
Те же люди во плоти.
Посмотрю как ветер гонит
Листьев жёлтый караван.
Он меня конечно помнит,
Помнит вольный хулиган.
Сколько в нашей тихой речке
Утекло воды с тех пор,
Как простившись на крылечке,
